И это тоже пройдет - стр. 9
Один из лучших способов научиться находить в родном городе укромные места – не романтичные, а такие, где тебя никто никогда не найдет, – это влюбиться в женатого мужчину. Именно этим объясняется то, что мы сидим сейчас в Бадалоне (так, по-моему, называется этот поселок километрах в десяти от Барселоны), в каком-то грязном баре, который кажется нам лучшим на земле – мы даем себе слово, что обязательно придем сюда еще, – жуем отвратительные крокеты, находя их восхитительно вкусными, и чувствуем себя аристократами, обедающими в отеле «Ритц».
В последний раз мы с Санти виделись несколько недель назад. Еще до твоей смерти. В те месяцы, когда ты пыталась сопротивляться смерти и, уже прикованная к постели, с угасающим разумом, отчаянно сражалась с болезнью. А я, тоже в постели и с почти тем же отчаянием безнадежности, боролась с тоской и усталостью, стремясь доказать самой себе и всему миру, что еще жива.
Антипод смерти – не жизнь. Антипод смерти – секс.
Чем безжалостнее терзала тебя болезнь, тем жестче и беспощадней становился мой секс, словно твоя битва повторялась во всех постелях мира.
У тех, кто доведен до исступления, и секс исступленный. Это всем известно. Теперь, просыпаясь утром – не важно, одна или не одна, я больше не чувствовала себя счастливой. Мне перестало казаться, что моя спальня вмещает в себя весь окружающий мир и в ней еще остается свободное место. Теперь мне представлялось, что мы с тобой – два сгнивших на корню, серых, бесплотных дерева, готовые вот-вот рассыпаться в прах. Но, когда я говорила тебе об этом, ты не соглашалась и твердила, что мы с тобой – самые сильные люди на свете. Что нам не страшен никакой ураган.
Санти был в моих любимых джинсах – старых-престарых, когда-то красных, а теперь совсем выгоревших, и в куртке цвета хаки, которую мы когда-то покупали вместе. Я думаю, он надевает эти джинсы и куртку не только ради меня, чтобы мне понравиться: они для него – что-то вроде амулета, защита от бурь и потрясений, то и дело грозящих разрушить то, что нас связывает. Когда я увидела, как он, приподнявшись над сиденьем велосипеда, стрелой летит мне навстречу, лавируя между машинами, как будто ему двадцать, а не в два с лишним раза больше лет, – в своих потертых джинсах, загорелый, крепкий, с сильными – спасибо велосипеду и лыжам – ногами и небольшими, но широкими, часто в синяках и ссадинах, руками работяги, – в груди у меня екнуло. Так бывает каждый раз. Наверное, потому-то я и продолжаю с ним встречаться: наши свидания заставляют мое сердце биться чаще.