И это пройдет… - стр. 12
Кстати, по ночам наш отряд самообороны поквартально патрулирует улицы села. Установлена очередь на дежурства – точно так же, как было в Москве после взрывов.
– Но ведь ночами передвижение запрещено? Не боитесь, что солдаты начнут стрелять по вашим дежурным?
– Я откровенно предупредил командиров, что у нас должны быть свои собственные блокпосты, нам так спокойней – мы хотим уберечься и от боевиков, и от военных, и от возможных провокаций, и от предательств. И сказал так: «Пусть ваши люди не стреляют по ним, а наши не будут стрелять по вашим позициям».
– Подействовало? Неприятных инцидентов не было?
– Ни разу. Когда военные только пришли на наши окраины, той же ночью двое солдат с оружием – село грабить. Я их задержал. Честно говоря, они несли только съестное – хлеб домашний, сыр. Сказали мне: «Мы проголодались». На следующее утро я пошел к их командиру, попросил: «Если вам что-нибудь надо, лучше днем говорите, чтобы ночью с оружием в село никто не заходил». Хотя наши жители в целом терпеливо ждут политической развязки всего происходящего, но не все же в селе разумные люди… Бойцы моего отряда самообороны, конечно, контролируют обстановку, но на кого ночью солдаты нарвутся – неизвестно. Так как они с оружием, кое-кто может убить только из-за него – автомат сейчас продается в Чечне за 300–350 долларов.
– И командир, с которым вы говорили, вас понял?
– Да. Они же взяли мое село не с боем, так почему бы не понять? На местном уровне всегда можно договориться… Я считаю, только высшие генералы типа Шаманова кровожадные. А за солдатиков отвечают ротные и комбаты, и им не хочется терять своих людей.»
Папа отбросил газету:
– Нет, это просто невозможно! – взрываясь окончательно воскликнул он и выскочил из комнаты. Мужчина не понимал, как можно жить в этой стране, где такое скотское отношение к людям, почему супруга боится уехать и изменить жизнь, ведь хуже, чем здесь, вряд ли где-то может быть. Мама Оли встала и вышла за мужем.
Оля подождала несколько минут, потом быстро встала, взяла замятые отцом страницы, расправила их и начала читать:
«– Чего хотят люди в Чири-Юрте? Чьей победы? Какого будущего?
– Люди сейчас в таком отчаянном положении, что хотят одного: чтобы их не убивали. Подумайте сами, ну о чем мечтали в концлагерях?
– О том, чтобы выжить.
– И у нас точно так же. Каждое село теперь – концлагерь. Внутри перемещение более или менее свободное, но за околицу сунуться нельзя. Проход в село с 12 до 16 – таков приказ откуда-то сверху. Чей конкретно, нам не говорят. Если беженцы пришли раньше 12 или позже 16, им лучше не соваться. Я спрашиваю военных: «А почему «нельзя?» Они ничего не отвечают.