И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - стр. 20
Поздним вечером путники добрались до большого чукотского стойбища. Настороженные чукчи отвели гостям лучшую ярангу, развели огонь, набросали на пол оленьих шкур. Старуха с прокопчённым тёмно-коричневым лицом, испещрённым синими татуировками, что-то бормоча себе под нос, варила мясо. Покуда вели разговоры, вождь племени по обычаю настойчиво предлагал начальству свою жену и дочь, чтобы те могли скоротать с ними ночь. Как только проводник перевёл его слова, утомлённый дорогой Олесов неожиданно оживился – он заёрзал на шкуре, глазки его заблестели. Но как только взгляд новоявленного Казановы упал на старуху, уряднику почему-то взгрустнулось. Кондаков решительно отказался от обычая разделить ложе с хозяйскими жёнами и вопросительно посмотрел на Олесова. Тот демонстративно отвернулся, схватил из миски толстую обглоданную кость и стал выколачивать из неё рукояткой Смита-Вессона остатки костного мозга. Желающих утешить чукчанок не нашлось. На том и порешили.
Старуха сняла с огня котёл. Покачиваясь из стороны в сторону, она с трудом донесла его к импровизированному столу, представлявшему собой три изрезанных коротеньких дощечки. Гости расположились тут же, на полу. Полусырую оленину срезали с костей острыми ножами. Ели без соли и хлеба. Жирные руки вытирали о колени, других тряпок рядом не было видно. Чай разливали из закопчённого чёрного бидона, в который старуха, уходя, что-то бросила. Понадеялись, что травы. В яранге становилось жарко и душно, туманное марево застилало уставшим с дороги путникам глаза.
…Размеренные звуки бубна разносились по тундре. Они то убегали вдаль, к едва виднеющимся на горизонте плоским сопкам, то приближались к стенам яранги. И так несколько раз кряду. Но вдруг в какой-то момент людям показалось, что удары бубна стали обретать иную мощь, становиться объёмными и сильными. Это были уже не те робкие и крадущиеся звуки, которые были слышны раньше. Они словно вдохнули в себя животной силы и обрели живое обличие, превратившись в упругие, властные, взрывные удары. Неведомая ранее могучая сила теперь уже билась о ярангу, стонала, взывала, звала в дорогу – туда, в кромешную тьму и неизвестность. Поднявшийся ветер кидал в хлипкие стены жилища не лёгкий снежок, как в начале представления, а тяжёлые комья из слежавшегося наста. Он вырывал их из снежного покрова тундры и безжалостно швырял в оленьи шкуры. Вдруг о шесты на самом верху яранги стали биться чёрные птицы, похожие на воронов. Они с маниакальной решимостью врезались в них, разбивая свои жирные тельца о деревяшки. Лёгкие перья, медленно кружась, опускались на головы изумлённых гостей. Дикое зрелище. Не каждый его выдержит. Олесов схватил рядом лежавшую кухлянку, накрылся ею. «Как хотите, а я буду мушкороваться», – решил урядник. Проводник от изумления лишился дара речи, забился в угол и шептал что-то невнятное. Кондаков и учитель сидели не шелохнувшись, изредка поглядывая на происходящий вверху танец бессмысленного жертвоприношения. Пернатая вакханалия всё не прекращалась. Олесов выглянул из укрытия, вынул из кобуры револьвер и начал целиться в беснующихся птиц…