Хуррит 2 - стр. 20
– Этаби, уходим!
– Ада? – кузнец просто не понимал, как можно отступиться, находясь так близко от цели.
– Уходим, быстро! – Схватив его за руку, буквально потащил за собой. Хаттуш не Москва и местному «ОМОНу» не придётся стоять в пробках. Нападение на храм не могло пройти незамеченным, буквально немного времени и здесь появятся воины. Много воинов и будет много крови.
Работая локтями, выбрались в нижний зал – половина факелов уже была унесена, мародерство, оказывается зародилось очень давно. Часть паломников стояла в углу, вознося молитвы Шивини и его супруге, вторая неистовствовала, всё время повторяя «Инанна, Инанна».
Мы успели выбраться и даже достичь боковой улочки, по которой пришли сюда, когда появились первые всадники. Я впервые видел стрельбу из лука на скаку. Надо отдать должное хеттам, стреляли они неплохо. Около двадцати всадников, за пару минут успели перестрелять больше полусотни, оставшиеся хлынули в храм.
– Его назовут храм крови, будет бойня, – Этаби пригнулся, одна из стрел вонзилась в глиняный забор. Пока всадник не успел прицелиться лучше, потянул кузнеца за руку, увлекая вглубь улочки. Пробежав около двухсот метров, дальше пошли спокойно – по такой узкой улочке всадник не рискнёт преследовать, внутри храма ещё оставалась пара сотен потенциальных жертв.
В этой части города было большее разнообразие во всём: уличные торговцы едой встречались на каждом шагу. Я увидел даже некое подобие публичного дома – несколько женщин в довольно смелой одежде для этого города. Стояли у двери открытого дома, внимательно разглядывая прохожих. Одна из девушек была реально хороша – наши взгляды встретились, девушка улыбнулась, едва заметным наклоном головы послав предложение.
«Руссо туристо – облико морале», – вспомнилась фраза из шедевра советского кинематографа. Послав красотке воздушный поцелуй, чёрные глаза расширились от удивления при моём странном для поступке, поспешил дальше. Приятный запах жареного мяса заставил сглотнуть слюну: мужчина с тюрбаном на голове, готовил на вертеле, постоянно переворачивая.
– Сколько? – спросил, указывая на тушку козлёнка, которому едва ли исполнилось полгода.
– Мина, – ответил мужчина, укрепляя меня в мысли, что перед нами эсор. Хетты, разменную монету предпочитали называть ше. Протянув ше, хотел сказать, что жаркое забираем с собой, когда повар потребовал ещё.
– Два ше? – этот неустойчивый и своеобразный курс местных денег меня нервировал.
– Два, – подтвердил продавец. Этаби, до этого молча наблюдавший мой торг, что-то сказал эсору на неизвестном языке. Тот побледнел и закрыл мою ладонь, на которой лежал второй ше: