Хрустальный сад - стр. 2
Вообще, мы совершали много экстремальных поступков. Прыгали на спор с крыши, разбивая колени и раздирая в кровь ладони. Гоняли наперегонки на велосипедах. Стреляли в птиц из самодельных рогаток, а как-то раз Санни тайком взял у отца воздушку, и мы подстрелили дрозда. Он был такой маленький, беззащитный. Хорошо помню этот момент первого знакомства со смертью. И это странное чувство жалости и разочарования и вопрос: зачем? Просто так? Ради забавы? Но в этом не было ничего забавного, это казалось слишком жестоким. Дрозда мы похоронили и с тех пор больше никогда не охотились на животных. По крайней мере, тогда, в детстве, вместе.
Заводилой из нас двоих был Санни, а я старался ни в чем не уступать ему. Вспоминая сейчас те дни, я замечаю, что Санни всегда ходил по краю, всегда искушал судьбу. Кто знает, был ли у него на самом деле шанс дожить до пенсии.
Потом, когда мы немного подросли, стали играть в футбол за школой с другими ребятами, но я с ними не особо дружил, я не разделял их интересы. Да и пинать мячик мне как-то не особо нравилось. Куда интереснее сидеть ранним утром на скалистом берегу покрытого молочной дымкой Дуная и мечтать о будущем.
«Когда вырасту, – говорил Санни, – стану ученым-археологом, как Индиана Джонс, – глаза его горели, когда он говорил об этом, – буду искать артефакты и попадать в разные приключения». Я же мечтал о том, как найду через пару-тройку лет какую-нибудь работу и стану жить отдельно от родителей, зарабатывать деньги сначала на машину, а потом найду себе красивую девушку и женюсь на ней. И все у меня будет просто, как у всех, как должно быть. Какая наивность! Санни всегда витал в облаках, я же твердо стоял на земле. Я был уверен, что чудеса никогда не происходят с теми, кто их ждет. Я мог рассчитывать только на себя и был почти готов прожить долгую и скучную жизнь, как мои родители, а до них их родители и их родители, и так далее до Адама, или от кого мы там произошли.
Все шло своим чередом, и когда нам было по четырнадцать, мы оба влюбились в одну и ту же девочку. Ее зовут Анна. Она приехала из Берлина. Когда ее родители погибли в какой-то катастрофе, опеку над ней взял дед. Мы думали, что ему лет сто и долго он не протянет, но он был единственным, кто у нее остался. Жизнь обошлась с Анной жестоко, но она не сдавалась. Всегда с улыбкой. До сих пор помню, как впервые увидел ее на пороге класса пасмурным зимним утром. Казалось, она появилась откуда-то из другого мира: ее щеки румянились от мороза, большие голубые глаза блестели и на светло-рыжих кудряшках таяли снежинки. А ее улыбка… За ее улыбку я был готов отдать все на свете, лишь бы она улыбалась только мне.