Хрустальная Лестница - стр. 6

«…​Почему? Лучше ответь, почему ты задаешь мне этот вопрос?» - удивилась я.

На бегу, чтобы не поддаться панике, я планировала, как буду выживать дальше: на чистых инстинктах, меня гнала вперед своего рода врожденная гордость и отстраненность.

Может, он и убьет меня, но в мои мысли он не проникнет; мое тело бежало, но мой разум сражался.

Я бежала сквозь древесные корни и надеялась, что мой безжалостный преследователь споткнется. Не раз я встретилась с ним взглядом. Крокодильи глаза, сосредоточенные и исподтишка контролирующие жертву из-под поверхности воды.

Интуиция подсказывала мне, что у этого мужчины диабет; интуиция и голоса из далеких-далеких измерений. Но я знала это еще и потому, что видела раны на его ногах; скоро его ноги придется ампутировать.

Моя надежда происходила от моей целеустремленности: надежда, что он устанет, что его болезнь неожиданно усилится прямо во время погони, что у него случится приступ и он упадет.

Я бежала, а ветви деревьев опускались все ниже и становились все запутаннее. Я пригнулась и понадеялась, что ему, с его высоким ростом, стало бежать еще труднее; когда я могла, я хватала ветки, мимо которых пробегала, в надежде, что они ударят его по лицу.

Я ненавидела его за то, что он делал, в частности, за то, какое отчаяние он во мне вызывал. И отчасти из-за гордости – признаю: кто он такой, что мне приходится от него бежать, мучает меня, когда я и так в пасти страха?

Я продолжала бежать, но гонка на скорость вскоре превратилась в гонку на выносливость, и его сильное тело, похоже, неплохо с ней справлялось.

Что же насчет меня, я роняла на землю крупные слезы и пот и чувствовала, что моя надежда угасает, пока не увидела впереди еще одного человека: моего дедушку.

Я была уверена, что, почувствовав мою тревогу, он перенесет меня в другое измерение, возможно, в куда менее опасную ситуацию, и наедине успокоит меня.

Вскоре моя уверенность оправдается… или нет.

Будущее принадлежит тем, кто верит в красоту своей мечты.1

Это и вправду был мой дед – ласковый в старости, проказливый в юности.

Он всегда был резким, неоднозначным человеком; в какой-то мере типичным итальянским мачо. Темные волосы, темные испанские глаза, опаленная солнцем смуглая кожа, широкие плечи, он был невысоким, примерно моего роста, но намного сильнее. Только наши руки были абсолютно одинаковы: с длинными тонкими пальцами; руки пекаря – и такова было дело всей его жизни. Он вставал еще до петухов и начинал работу, ему не требовался иной компаньон, кроме своего собственного голоса: теплого, дружелюбного и ободряющего баритона. Его-то я и услышала снова в своем путешествии во сне.