Хроники Януса - стр. 74
***
Прошёл сильный дождь. Я сидел в саду у того же самого места, как и в детстве.
Между ветвей я заметил натянутую паутину, но не заметил её хозяина, который определённо затаился где-то в листве или в ветвях. Возможно, паук тоже видел меня, хотя, говорят, что пауки плохо видят. Я знал, что век пауков короток: там не тот паук, которого я наблюдал в детстве, а его правнук или пра-правнук.
Поднялся ветер. Прозрачные капли висели на паутине и дрожали. Паук, несомненно, знал как дрожат нити от ветра или дождя – и как они дрожат от попавшей туда добычи. Он различал ложную тревогу от настоящей.
Боги бывают тщеславны. Иногда они воплощаются в смертных, стремясь показать как они превосходят нас во всём. Обретая плоть и кровь людей, боги, однако, не всегда оказываются так же искусны в чисто человеческих вещах. Например, в ремёслах. Когда они сознают, что переоценили свои способности, соревнуясь с людьми, а последние видя это, смеются над ними – это задевает их самолюбие, и тогда боги становится мстительны. Я слышал легенду об Арахне, превращённую Афиной в паучиху за то, что та превзошла её в искусстве ткачества. Araneus est. Арахне. Почему-то пауки везде похожи и внушают отвращение. Но внешность бывает обманчива. Несмотря на отвратительный вид, пауки полезны, так как уничтожают вредителей в садах.
Всё имеет свою противоположность, вопрос лишь как её принять. То, что делаю я, и что делают мои противники – сродни способностям пауков, добрых и злых. Для них мы – злые, так же, как и наоборот. Мы искусны в плетении сетей и фатальных укусах, парализующих жертву. Мы созданы, чтобы хранить сады от вредителей и научены различать добычу, попавшую в сеть, от ложных тревог.
Деба
Я всё же выкупил её у Ахаба. Теперь она служит в нашем доме.
Набатеец пребывал в восторженном состоянии от неожиданного разворота событий, несмотря на отсрочку выплаты долга солдатом, ибо я сдержал слово и уговорил префекта сделать его главой Коллегии Восточных Торговцев. Я ещё раз убедился, что поступил тогда правильно, сыграв на его тщеславии и, одновременно, сделав ещё более рьяным своим осведомителем.
Однако уже вскоре его жадное нутро взыграло в нем, и он стал прежним Ахабом. Мы прежде пришли к соглашению о цене в одиннадцать тысяч сестерциев. Однако в канун самой сделки, извиваясь как угорь и жалуясь на убытки, он чуть не рыдал, доказывая мне, что рабыня для него большая потеря – после чего начал перечислять как она красива, как много трудится, какая знахарка, как хорошо поёт; и когда поёт, народ толпой валит в таверну чтобы её послушать. Когда я прямо спросил его к чему он клонит, он намекнул, что неплохо бы приструнить сирийцев. Я напомнил ему, что два раза в его грузе обнаруживали подделку, а жрецы, возжигая его ладан в храмах, жаловались на запах гари, тогда как у сирийцев товар отменного сорта. Но мне нужна была эта рабыня, и пошёл на уступку этому пройдохе. Я пообещал, что решу вопрос, предупредив, однако, что если он снова вздумает хитрить, путь забудет о моей протекции.