Хроники Януса - стр. 50

Аккуратно наполнив до половины бокалы, я протянул один ему. Он кивнул и взял.

Я уселся напротив него.

– Cнова тебе не сидится, Фортунатов. Ну, куда на сей раз тебя занесло?

– Коста-Рика.

– Ого. Тогда рассказывай: ладно за морем иль худо, и какое там есть чудо.

Он, побултыхав бокал, понюхал, затем сделал осторожный глоток, причмокивая как матёрый сомелье. Небрежно кивнув мне головой, что означало «ладно, это винцо тебе сойдёт, а мне оно так себе», он положил бокал на стол и посмотрел на меня.

– За морем житьё не худо. Совсем не худо. Сказочная природа, удивительно чистая вода. Люди, люди очень приветливые. Чудо же там вот какое. Я был в местечке Никойа. И там в одном из ресторанчиков я заказал рыбу. К ней полагался местный лизано. Я уже до этого пробовал лизано и знал его вкус. Но эта штука была совершенно другая. Такое ощущение, что я ей не рыбу, а мясо. Я тогда спросил у повара как он…

И Витольда понесло.

Я сделал глоток из бокала и, откинувшись в кресле, улыбнулся. Дальше я знал уже всё наперёд. Дальше будет монолог минимум минут на двадцать. С чего бы он не начинал, всё переходило на особенности кулинарии. Я сказал прежде о его «религии». Его страстью сродни чувству верующего была еда. Он относился к ней с необыкновенным трепетом, и я теперь уже не исключаю, и я говорю это на полном серьёзе: между пищей и Витольдом установилось магическое единение – пища словно платила ему благоволением в ответ на его обожание, и результатом такого благоволения был его рафинированный гедонизм и неуёмная радость жизни; то, что французы называют joie de vivre.

Витольд знал о пище всё, или почти всё. Как религиозный паломник он объездил едва ли не весь земной шар, тратя все свои деньги на знакомство с местными кулинарными святынями и вкушая разные блюда. Так он жил. Его блоги в сети собирали тысячи подписчиков, а гламурные журналы наперебой предлагали ему вести колонки ресторанного критика. Я искренне не понимал, почему он не бросит свою скучную работу счетовода, чтобы всецело посвятить себя своему хобби. Или он вполне мог бы открыть кафе, как Бертран – и уверен, это не было бы убыточным делом. Или написать книгу о вкусной пище и своих пилигримствах в поисках её по всему миру – Витольд довольно неплохо умел излагать свои мысли и я даже как-то записал один из его монологов на диктофон. Но он почему-то не хотел это делать. Всякий раз (а это было раза два или три) когда в шутку или всерьёз я поднимал этот вопрос, он уходил от него. Поняв это, я оставил попытки его уговорить.

Другой его чертой была его страсть к розыгрышам. Разумеется, кулинарным. Помню, как он как-то завалился к нам с какими-то мясным филе, завернутыми в фольгу и склянкой с вьетнамским соусом. Моя бывшая всё разогрела. Мы уселись и стали есть. «Какая вкусная индюшка, – сказала жена, – и соус тоже.» – « О, да, да, – поддакнул он, – кушайте на здоровье!» Мы уплетали за обе щёки. Всё это время он глазел на нас с каким-то восторженно-таинственным выражением лица. «Ну что, понравилось?» – осведомился он, затаив дыхание, когда мы закончили. «Да, – сказал я, вытирая губы. – Но это не индюшка, это дикая птица, не так ли?» – Он хитро улыбнулся: – «Нет,– сказал он. –Нет, это не птица. Совсем не птица. Это был… крокодил. Вы ели мясо крокодила!» Он откинул голову и захохотал. Он заливался смехом как ребёнок не в силах остановиться. Мы не сдержались и тоже засмеялись. Мы смеялись не от того, что он нас разыграл, а, скорее, глядя как он сам это реагирует – а глядя на его лицо невозможно было этого не сделать. Наконец он отдышался, вынул платок и вытер глаза…