Хроники ветров. Книга 3. Книга суда - стр. 2

Писать, сидя за столом, определенно, удобнее, да и теплее в комнате, но подходящие слова отчего-то предпочитали уюту комнаты относительную свободу огороженного стеной двора.

«Я всего лишь делюсь своими наблюдениями, не претендуя на их правильность и достоверность. Жесткость и отстраненность, свойственные брату Рубеусу, в Хранителе Рубеусе преобразовались в жестокость и равнодушие ко всему, что творится вокруг. Он вежлив, учтив, но вместе с тем положение, которое он занимает в обществе да-ори, говорит о многом».

- И о чем же? – ехидно поинтересовался Голос.

- Заткнись.

Просьбу Голос проигнорировал, что-то он активен сегодня… и громкий, голова прямо разламывается.

- У тебя на редкость необъективное отношение к старому товарищу… Это зависть, Фома, а завидовать кому-то плохо…

- Я не завидую!

- Завидуешь, еще как завидуешь. Он ведь сумел не только выжить, но и неплохо устроится, в то время, как тебе пришлось столько всего испытать… и не тебе одному…

- Пожалуйста, замолчи.

- Ты из-за нее переживаешь, верно? Это тоже своего рода зависть, и именно из зависти ты молчишь…

- Нет.

- Да. Иначе ты бы рассказал о ней, а ты молчишь. Почему?

- Потому что… ему все равно.

- Это ты так решил.

- Я просто вижу, что…

- И что ты видишь? – Голос не дал договорить. – Не тебе решать, не тебе судить, а ты именно судишь. А тебе нужно остаться здесь … подумай… расскажи… дружеская услуга.

- Нет.

- Да. Сегодня же… это важно, это очень важно… ты должен…

- Нет.

Вспышка боли заставила Фому зажмурится, ничего подобного прежде не случалось… горячо… плохо… кружится… нужно успокоиться, дышать, на раз-два, вдох-выдох. Помогло. Открыв глаза, Фома увидел, что лист бумаги украсили темно-бордовые пятна крови, и во рту появился характерный солоноватый привкус.

- Видишь, я тоже могу делать больно.

- Все равно, я не…

Снова боль, ядовито-желтые всполохи света… пульс… чужой, знакомый, повелевающий… сердце охотно отзывается на навязанный ритм, и не только сердце… давление… воздуха нет… зато вокруг море… эмоции, тоже чужие, но смутно знакомые, желтый мед удовольствия и… нет, он не хочет снова, он скорее умрет, чем опять позволит. Море нежно облизывает, и куски личности, воспоминаний тают, растворяемые этой нежностью. Фома пытается вырваться, выплыть, вдохнуть, но…

Перед глазами белый лист бумаги… нет, не белый, бело-красно-фиолетовый, красного больше и пахнет нехорошо, затылок ломит… и виски. Фома ощупывал голову осторожно, не в силах отделаться от впечатления, что стоит нажать чуть сильнее, и кость сломается, а пальцы уйдут в розовато-серый мозг. К горлу подступила тошнота. Да что же с ним такое?