Хроники Шеридана - стр. 81
Последними на место трагедии спустились товарищи погибшего. Странно, они были на удивление деловиты и невозмутимы, словно бы ничего особенного и не произошло.
– Всем оставаться на своих местах! – вежливо, но властно приказал один из них, доставая из кармана телефон.
Второй молча встал у выхода, как бы давая понять, что без его согласия никто отсюда не уйдёт. От их непонятного спокойствия стало ещё страшнее.
– Вы звоните в полицию?– робко спросила тётка Люсильда.
– А надо ли? – улыбнулся тот, что был с телефоном, и негромко произнёс в трубку, обращаясь уже к невидимому собеседнику: – У нас проблема. Приезжайте.
Воцарилось молчание.
– Смотрите, крови-то и нет!.. – прошептал кто-то, когда сгустившаяся тишина стала совсем невыносимой.
Взоры всех собравшихся и так были прикованы к обезглавленному телу, и потому никто не заметил, когда и как среди них появился высокий бородатый незнакомец. Рио и Толстяк тотчас узнали этого человека, и постарались спрятаться за спинами взрослых. Узнала бы нежданного гостя и Каггла, но она в тот час была совсем в другом месте.
***
В то утро, едва рассвело, Каггла снова отправилась на Холмы.
Сонная Долина лежала перед ней как на ладони – нежная прозрачная акварель, рождённая единым взмахом кисти Великого Художника: зелёная чаша, до краёв налитая парным молоком тумана, и сквозь туман – тягучие извивы реки, тёмная кромка леса, пожар рассвета на снежных вершинах далёких гор.
Но её душа осталась безучастной – она больше не чувствовала прежнего вдохновения.
Казалось, ничего не изменилось с того дня, когда она побывала в Пещере Тролля. Окружающие не заметили перевоплощения – хозяин Пещеры предупреждал, что они и не вспомнят о её былом уродстве. Первые дни Каггла не отходила от зеркала, любуясь собой. Потом восторг сменился досадой: горб исчез, но красавицей она так и не стала… Поэтому или по какой другой причине, но не заметила она, что потух свет её глаз, волшебным образом озарявший лицо, и взгляд стал другим, и улыбка… То, что раньше вызывало восторг, гнев, печаль, умиление – теперь не находило в душе её никакого отклика. Она чувствовала себя высохшим ручьём: ещё недавно дарил он жизнь и радость живущим на его берегах, а теперь русло засыпает гнилая листва и жадный песок.
За всё приходится платить – и Пещера взяла свою цену.
Только Каггла не понимала этого: она не помнила себя, прежнюю, и злилась, ощущая внутри пустыню, и удивлялась пустоте мира.
Вот и теперь: она пробыла на Холмах до полудня, пытаясь воскресить былое, ощутить прежний трепет и благоговение перед великой красотой природы, чтобы потом выплеснуть накопившееся на холст, но тщетно.