Хроники любви провинциальной. Том 2. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - стр. 42
– И куда это он?
– Не знаю, Марфуша. Знать, в кабинете деда побывал. Не иначе. Надо бы сходить посмотреть, – бабушка Пелагея сняла с головы беленький платочек и обмахивалась им, сидя в тенечке.
–Он вчера был в комнате Вашего брата, – сказала Настя, помогая Марфе накрывать на стол.
– Ночью?
– Мм. Я почти заснула, а может и спала, просто проснулась от шагов.
– И долго был там? – довольно насмешливо спросила бабушка Пелагея.
– Долго. Я уже снова спала, когда уходил, злющий был, а я доносчиком получаюсь, – Настя улыбнулась и внимательно осмотрела стол, всё ли она сделала из порученного.
– Доносчики – это когда из корысти на кого-то наговаривают. А у тебя-то какая корысть, милая? Сочувствуешь нам просто, как я маю. Злющий, говоришь? Это хорошо. Значит, серьёзно ко всему относится. Да как бы и не относился, а всё будет, как Алипушка мой сказал, – бабушка Марфа светло улыбнулась, как будто Алипушка её только что рядом был.
– Ну, давайте-ко помоемся, и Ларион придёт к тому времени, потрапезуем, да и пора нам на молитву вставать.
Но не всё так просто получилось, как бабушка планировала. И помылись они, и «потрапезовали», а Ларик так и не появился. Он пришел уже затемно, весёлый, мокрый весь и пьяный вдрабадан. Степка проводил его до угла, а потом быстренько убежал, увидев три женских силуэта у ворот, застывших, как на карауле.
– Ой, бабули вы мои дорогие, – Ларик, нетвердо стоя на ногах, попытался обнять всех бабушек разом. Настя проворно отскочила, чтобы не оказаться третьей бабулей. – Ну вот. Всех друзей сегодня встретил. Они меня по-прежнему подсвечником зовут. Представляете? Подсвечником! А я не подсвечник давно. Я же музыка-а-ант, бабули, – Ларик с трудом уселся на низенькую лавочку у ворот, чуть не упав с неё при этом, но удержался, опершись рукой о землю.
– Вот… А один раз упал отсюда и колени расшиб…. Помню коленки-то с кашей зелёной из подорожника. Ты помнишь, ба? – поднял внучок своё лицо к бабулям. Они то сливались у него в одно целое, то разбивались на целых три штуки.
– Пойдём-ка, милок, во двор, там мы тебя чайком напоим, горячим, да сладким, ты и отудобеешь маленько. И спать. Ты мокрый-то почто?
– Я мокрый? – Ларик с удивлением оттянул прилипшую к телу голубую китайскую рубашку.
– Ну не я же. Купался что ли? – Марфа попыталась поднять тело внучка, которое было, как на шарнирах и легко склонялось в любую сторону.
– Купался? Ага, купался я. Я же совсем солью изошел с забором этим. Вот видишь, ба, – он опять с трудом сфокусировался на чьём-то платочке, – я обещал, я починил. И всё. И никакого опиума для народа больше. Я дирижер, ба. Понимаешь?