Хроники любви провинциальной. Том 2. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - стр. 30
– Тут человек по двадцать сиживало когда-то. Разъехались все. Слава Богу, живы все, работают, детей уж вырастили. Ларивоша у нас последненький. Вся наша надёжа на него. Как уж Бог даст,– бабушка Марфа перекрестилась на висящий в красном углу комнаты образок.
– А в чём надежда-то? – Настюша, поставив на пол ведро, полное свежей холодной воды, оглядывалась и искренне не понимала, о какой надежде на Ларика говорят бабули.
– Как в чём, девонька?! А храм-от наш? Только ему это будет поднять. Так мой Алипий Илларионыч сказал. А это уж непременно так будет. Что уж он сказал, то непременно и происходит. Всегда так было. И это будет. Когда вот только? Молодой он, Ларивоша наш, глупенький ещё. Не внемлет пока. Ну, ничего. Призовёт в храм и его Господь, как и всех призывает, кому положено. Всех. Рано или поздно, а в храм призовёт. Женится, наверное, так и призовёт сразу. Это со всеми в роду нашем так было.
В третьей небольшой комнате пахло чем-то очень знакомым, душистым.
– Это чем так приятно пахнет? – спросила Настя.
– Это-то? – Марфа округло обвела рукой около головы, – это воском пахнет и ладаном. Здесь мой Алипий Илларионович занимался, людей принимал, когда надо было. Видишь – вход-от отдельный из прихожей сразу, чтобы посторонние в дом не входили. Там-то ещё две комнаты, – старушка махнула рукой вдоль коридора, – закрыты сейчас, раньше мы и там жили, когда Коля и Тимоша с нами-то были. На дрова много денег уходит. И там чисто, пыль только смахнуть, почти не бываем, да масла в лампадку подлить, – бабушка показала на лампадку, горевшую крошечным, почти не видимым днём огоньком. – А как же? Пост нынче идёт. Алипий-то он с нами. Иной раз бывает, что и шаги его слышу. Ждёт он Ларивошу. Ждёт. Дождется и тогда, уж, совсем уйдёт. Он и умер-то, когда Ларивоша в армию ушел. Тосковал сильно. Мог бы и жить ещё, ему всего восемьдесят пять было. Отец его до девяноста семи дожил, так в алтаре и помер, когда второй-от раз начали церкви рушить. Прости их, Господи, не ведают, что творят, – старушка, мелко крестясь, пошла из комнаты. – Ты тут сильно-то не натруждайся. Смахнешь пыль и ладно. Сойдёт,… уж и не знаем, как тебя благодарить.
Настя сочувственно посмотрела вслед старушке. Тут так пахло патриархальной стариной из всех углов. И разговоры тихие, и запахи незнакомые, будоражащие, и шепот старушек, стоящих на полу на коленях перед образами в своей, «кипенно белой» комнатке; ватрушки, парное молоко и тонкий запах мёда, оплывшего от жары в вазочке; кринка с молоком с запотевающими боками, когда её доставали из глубокого погреба в темных сенях, – Насте казалось, что всё это она когда-то уже видела, знает, любит, слышала. И сейчас с ней происходила наяву такая счастливая детская сказка.