Хроники лечебницы - стр. 27
Она откусила немножко. Затем побольше, затем еще, чувствуя, как ее рот наполняется сладкой слюной.
«…лучше любого приза…»
Она вскочила и обняла его. Он уставился на ее левую руку.
– Откуда у тебя эти шрамы?
– Я это делаю, чтобы считать дни. Мой личный календарь.
Она просчитала вслух все шрамы.
– Девять шрамов за девять дней.
Он вывернул ее руку.
– Больше этого не делай. Я буду говорить тебе, какой сегодня день. Как проводить время. Когда есть. Когда спать. Когда ходить в туалет. Больше никаких шрамов.
– Мне больно, пусти.
Он отпустил ее руку и погладил ее по щеке.
– Если ты сумеешь увидеть вещи в ясном свете, ты сможешь стать одной из нас.
– Я сделаю все, что попросишь.
– Хорошо. Мне нужно выйти ненадолго. Я вернусь минут через десять.
Она почувствовала панику.
– Не оставляй меня одну.
– Я ненадолго.
– Возьми меня с собой.
– Не могу. Ты должна остаться здесь.
Она прильнула к нему.
– Не оставляй меня.
– Я думал, ты готова делать, что я скажу.
Она почувствовала слабость. Нельзя его злить.
– Да, конечно.
Она убрала со стола.
– Я вымою кружки и тарелки, пока тебя не будет. Не задерживайся.
Он поцеловал ее в лоб.
– Вот хорошая девочка.
Когда он вышел за дверь, она заметила, что дверь осталась приоткрытой. Она подбежала к окну и увидела, что он переходит через дорогу. Это был ее шанс выбраться отсюда. Из этой тюрьмы, вниз по лестнице – на свободу. Она шагнула к двери.
«…постой, рэйвен. он, наверно, смотрит через улицу…»
Она отдернула руку, словно дверная ручка была горячей. Запустила пальцы в волосы и хорошенько потянула. Если бы он хотел убить ее, он бы сделал это в лечебнице. Что ж, раз ее оставили в живых, значит, она им нужна. Она с шумом захлопнула дверь и вернулась к раковине. Выдвинула ящики. Ни ножей, ни вилок. Только ложки.
«…разбей тарелку. перережь себе горло…»
– Зачем ты говоришь мне убить себя?
«…давай, сейчас же…»
– Нет!
«…трусиха…»
– Сама трусиха. Я выберу время и место, чтобы умереть как мама. Что ты думаешь об этом?
Нет ответа. Сестра оставила ее в покое.
Шаги на лестнице. Он возвращался. Она заставила себя залезть обратно в шкаф и закрыла за собой дверь. Остаток дня она глотала слезы, водя ногтем по руке, отмечая десятый день.
Ох же господи! Алексий запретил ей делать шрамы. Нельзя его сердить. Она плюнула на руку и потерла свежий шрам. Если он спросит, она скажет, что забыла. Или скажет, это вышло случайно. Она должна убедить его, что верна ему телом и душой. Она должна заставить его хотеть ее.
В темноте она трогала свои шрамы так, словно читала по ним. Десятый день был влажным и самым болезненным.