Хроники Известного космоса (сборник) - стр. 21
Очевидно, я слишком много раз проходил мимо статуи Джерома – и вот она появилась, надежда.
В Неваде, в трех миллиардах миль отсюда, в склепах, окруженных жидким азотом, лежит полмиллиона трупов. Полмиллиона замороженных людей ждут своего воскрешения, ждут того дня, когда врачи научатся размораживать их без риска для жизни, научатся устранять те нарушения, что вызваны ледяными кристалликами, пробившими стенки клеток в их мозгах и телах, научатся лечить те болезни, что убивали их.
Полмиллиона кретинов? А что им оставалось делать? Они умирали.
И я умираю.
В полном вакууме человек способен прожить какие-нибудь десятые доли секунды. Если двигаться быстро, за это время можно сбросить скафандр. Без его защиты черная Плутонова ночь за считаные мгновения высосет все тепло из моего тела. И при пятидесяти градусах выше абсолютного нуля я буду стоять замороженный и ждать второго пришествия – врачей или Господа Бога.
…Солнце сверкнуло…
…И снова звезды. Нигде не видно той гигантской амебы, которой я не понравился вчера. А может, я смотрю не в ту сторону.
Мне бы хотелось, чтобы она успела спрятаться.
Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по искореженной равнине. Боковым зрением я вижу посадочную ступень – целехонькую и неподвижную.
Скафандр лежит рядом со мной на льду. Я стою в серебристом одеянии на вершине черной скалы, неотрывно и вечно глядя на горизонт. Я успел принять эту героическую позу, прежде чем холод коснулся мозга. Лицом к востоку, молодой человек! Правда, я немного спутал направление. Но пар от моего дыхания заслонял тогда от меня мир, и я все делал в безумной спешке.
Сейчас Сэмми Кросс, должно быть, уже на обратном пути. Он расскажет им, где я.
Звезды выплывают из-за гор. И вершины, и волнистая равнина, и Джером, и я бесконечно погружаемся в черное небо.
Мой труп будет самым холодным за всю историю человечества. Даже исполненных надежды мертвецов на Земле хранят всего лишь при температуре жидкого азота. Это кажется страшной жарой после ночей на Плутоне, когда пятьдесят градусов абсолютного дневного тепла рассеиваются в пространстве.
Сверхпроводник – вот что я такое. Каждое утро лучи Солнца поднимают температуру и выключают меня, словно какую-нибудь обыкновенную машину. Но по ночам сеть моих нервов превращается в сверхпроводник. По ней текут токи, текут мысли, текут ощущения. Медленно, безумно медленно. Стопятидесятитрехчасовые сутки Плутона сжимаются в какие-нибудь пятнадцать минут. При таком темпе я, пожалуй, доищусь.
Я и статуя, и наблюдательный пункт. Ничего удивительного, что у меня нет эмоций. Но кое-что я все-таки ощущаю: тяжесть, навалившуюся на меня, боль в ушах, растягивающее усилие вакуума, приложенное к каждому квадратному миллиметру моего тела. Моя кровь не вскипает в вакууме. Но внутри моего ледяного тела заморожено напряжение, и мои нервы непрестанно говорят мне об этом. Я ощущаю, как ветер скользит по моим губам, словно легкий сигаретный дымок.