Хроники экзорцистов. Книга 1. Поглотитель грехов - стр. 29

Ведь жены никогда не покидали подвал живыми.

Ну чем это не брак? Пусть он не заключен на небесах или при свидетельстве бога, но такой брак совершенно точно глубже и крепче, чем те, что заключают эти бездушные потребители вокруг, живущие по законам развлекающего телевизора. Его браки совершенно точно здоровее того, что был между его родителями.

Брак до конца. Брак до могилы. Жены умрут, унеся с собой его секреты. Он съест их грехи, а потом однажды покинет этот мир, унося с собой последние моменты их жизней.

Его нынешняя жена – красавица Мария – все еще продолжала нести груз его секретов, как верная спутница. Одна лишь мысль об этом возбуждала. Жаль, что она больше не приходила в сознание за последние два дня – беспощадная тьма все больше побеждала. Он больше не мог прикоснуться к ней, как раньше. Но тем не менее не оставил свою традицию класть свежую белую гвоздику у ее ног, висящих в паре сантиметров над уровнем пола. В течение дня кровь стекала с тела женщины, окрашивая белый цветок в темно-коричневый цвет засохшей кровавой корочки.

Так кусты многолетних гвоздик окроплялись кровью с освежеванных шкур кроликов на заднем дворе дома в детстве. Отец вывешивал их на бечевку между столбами, и кровь была единственным доказательством того, что в этой шкуре когда-то теплилась жизнь.

Опороченное целомудрие. Как символ гнилой метки смерти на всех живущих.

Он взглянул на свою бывшую жену, висевшую рядом. Жестокая смерть продолжала глумиться даже над трупом. Висящая туша достигла состояния, когда плоть сдиралась с костей запястья под давлением силы тяжести. Цепи глубоко вонзились в распухшую плоть, из которой сочилась гниль. Если она провисит еще дольше, кости выскользнут из скальпа, который останется на цепях, а туша упадет на пол и местами лопнет, так что придется долго отмывать пол. Он через это уже проходил. Жизнь учила его с раннего детства премудростям процесса разложения трупов.

Труп кролика. Труп женщины. Между ними нет разницы.

А потому он взялся за привычную работу: пластиковый мешок, лопата и мрак ночи.

Ночь.

Он слышал голоса явственнее именно ночью, когда цепкие объятия будней рутины отпускала его в пограничное состояние между явью и сном. Голоса воспоминаний, размышлений, идей. Его собственное Я растворялось в этом хоре, и он зачастую не понимал, его ли это мысли, его ли воспоминания. Ему нравилось верить, что голоса его родителей и всех тех, кто повлиял на него, соединялись в этот гармоничный гам вместе с ним, чтобы вести его, направлять в этой непредсказуемой и интересной жизни.