Христоверы - стр. 29

Трое суток метался Силантий Звонарёв в постели, как одержимый. Он кричал, рычал, стонал и дышал так тяжело, что казалось, будто он доживает последние минуты своей жизни. Родители ни на шаг не отходили от кровати сына.

– О Хосподи, Владыка Небесный, смилуйся над ним, – молился отец, стоя с зажженной свечкой. – Облегчи его муки, Хосподи, сжалься над несчастным калекой.

Всякий раз, когда сын в беспамятстве сбрасывал с себя одеяло, старики с ужасом рассматривали его обезображенное тело.

– Хосподи, Боже мой милостивый, да разве это Силашка наш? – шептала мать, содрогаясь от ужаса. – Да ведь это демон из ада или, хуже того, сам Сатана из ада кромешного.

– Головешка обугленная сынок наш, – вторил отец. – Места живого на теле нет. Как же он выжил после эдакого увечья?

Старики молятся, вздыхают и снова разглядывают тело сына, представляющее собой сплошной ожог.

– Вон корка-то лопается, а из язв кровушка сочится, – чуть не плача, шепчет мать. – Видать, худо ему, Матвей, очень худо?

– Кожи на теле нет, только корка одна, – вздыхает отец. – Ссохлась вся и будто панцирь стала. Вот потому трескается и кровяка из трещин выступает.

– Да разве эдак жить можно? – всхлипнула мать. – Ты вон руку до локтя обжог, а сколько маялся, покуда зажило.

– Уже почитай годочков пять минуло, а я всё маюсь, – вздохнул отец. – Ожог мой тоже рассыхался, коростою покрывался и растрескивался опосля. Ладно старуха Маланья подлечила, а то б…

Силантий, словно чего-то испугавшись, вздрогнул и сбросил с лица прикрывающую глаза тряпку. Из-за отсутствия век его глаза всегда были открыты, и, ложась в постель, он прикрывал их влажной тряпкой.

– Что, телом моим любуетесь, родители? – поинтересовался он хриплым, надтреснутым голосом. – Да, меня теперь не признать. Я будто не человек, а демон из пекла адова. Как жив остался, и сам того не ведаю. Тех, кто был со мной рядом, живыми даже до госпиталя не донесли.

Выслушав его, старики тревожно переглянулись. Силантий посмотрел на них немигающими глазами и изобразил что-то наподобие улыбки лишённым губ ртом.

– Не хотел вам ничего рассказывать, родители, два месяца держался, но, видимо, придётся, – сказал он. – И не глядите на меня так, человек я, хоть и выгляжу как чёрт.

Он встал с кровати, обернулся одеялом и подошёл к столу.

– Мама, самогона мне дай, – сказал он. – Слишком тяжёлым признание моё будет. Начну с того, что забрали меня в солдаты и с такими же горемыками, как я, отправили на фронт, – морщась от воспоминаний, начал Силантий. – А там обучили маленько, как стрелять, штыком колоть вражину, и в окопы айда.