Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века - стр. 37

Истории, которые Марта рассказывала сыну священника и внуку священника о беззаветно храбрых русских офицерах расстрелянных комиссарами, о замученных русских поэтах, не могла не потрясти Фауста до глубины души, он знал, что никогда ничего не забудет ни на этом свете, ни на том.

Все поставить на карту, ради минутной вспышки, ради подвига. Они выжили, но те юнцы, которые так жили, давно ушли на небеса, и оттуда на них взирают. Они давно стали там самыми яркими звездами и светят всем остальным. Но можно ли осветить эту жуткую тьму.

Фауст стал постепенно понимать, почему Мефистофель для их возвращения выбрал это время. Возможен ли здесь был хотя бы лучик счастья? Любое средневековье покажется раем. Но кто сказал, что будет легко? Ведь и он тоже стал другим, очень изменился за это время.

№№№№№

А потом она молчала, а он говорил о трех переворотах в Питере, вероятно, она задержалась там. Какая странная ирония судьбы, тогда его не тронули ни красные, ни белые. Им всем нужен был токовый ученый, и чтобы он был за них, а не против, своих-то взять негде. Да и было в нем что-то внушающее доверие, вероятно. Но может быть, они надеялись на то, что он напишет их жития между делом. Ведь кто-то должен оставаться не героем, а летописцем своего времени. Да и новый Вергилий в аду, куда они обязательно попадут, они же не полные кретины, им тоже пригодится Жизнь коротка вообще, а их значительно короче обычной.

Марта рассказывала одну из легенд, о том, как в последние минуты жизни поэт командовал своим расстрелом. Такую же историю ему рассказывали и об адмирале. И это было так на них обоих похоже.

Фауст даже представить себя не мог на их месте. И никогда не сможет ни на этом свете, ни на том забыть этих жутких историй. Вероятно, потому из глубины веков и появился Люцифер, кого же еще нужно было достать и оживить снова, чтобы комедия его стала не только бессмертным творением, но и как-то отразился на страшной их реальности.

Когда говорили о Марте, рассказывали о ее безответной влюбленности в первого поэта и о том, как любил ее второй. На самом же деле, и Фауст видел это сейчас, она любила не того, которого ей приписывала молва, а как раз своего мужа, потому что женщины не могут не любить героев. Она не просто любила, она гордилась им. Да и не могла она любить другого? Нельзя по-настоящему любить того, кого называют Снежным королем. Тот страшный август все раз и навсегда расставил по своим местам.

– Они ушли, а мы остались. И нам ничего другого не оставалось, как продолжать жить потом. Скольким еще придется считаться Иудами в этом мире? – тихо спрашивала Марта. С этим клеймом она шла по разным жизням, от тех времен и для последнего времени. Но видно так было у нее на роду написано, смеяться над любовью, оставаться и идти до конца. Было в ее жизни что-то значительнее и важнее чувств к мужчине, как бы хорош он не был. Не потому ли тогда в самом начале он сразу и безошибочно выбрал Маргариту, на всю жизнь, на все их жизни. Не было на ней клейма Иуды, никогда не было. Какие-то иные недостатки были, но только не это.