Хранитель детских и собачьих душ - стр. 9
Водитель машины в самом начале бойни отступил и стал позади своего фургона, голова торчала над колесом, как черная редька.
На Кокоса, озлясь, потратили четыре пули, – последняя поразила и трусишку, опрокинувшегося лапами кверху.
Только Пират до сих пор еще полз, медленно, упорно, толчками, и полоса крови за ним делала снег розовым, будто бросили длинную муслиновую ленту.
Мане удалось сбежать лишь чудом. За свою сволочную жизнь она уже дважды бывала в облавах и потому знала, как бежать и как скрываться. Конечно, она была отчетливо видна на снегу, но выскочив, она сразу метнулась к куче картонных ящиков из-под писчей бумаги и папок. Ко всему, ящики были прикрыты обрывками черной полиэтиленовой пленки, так что Маня, взметнув пленку, миновала проволочное ограждение – а там и мусорные баки рядом, и строй кооперативных гаражей.
Водитель крытого фургона, убедившись, что дело сделано, надел резиновые перчатки и постаскивал собачьи трупы к заднему борту машины. В углу кузова лежала тряпка, жирная, сажистая от мазута и рыжая от засохшей крови. На нее водитель положил собачьи трупы и ею же их прикрыл.
Затем фургон ехал по улицам города, и никто из людей, кому он попадался на глаза, не обращал на него никакого внимания – фургон был невелик, выкрашен зеленой краской и казался нелепой старой игрушкой среди потоков «тойот», джипов и «мерседесов». Даже если бы внутри этой неказистой машины лежали людские тела, никто бы не остановил на ней свой взгляд, – все верно, смерть скромна и не любит выделяться в толпе.
За городом, километрах в тридцати, на свалке, среди монбланов битого стекла и эверестов жеваной дождем бумаги, в яме, набитой осколками CD-дисков, со́бак вытряхнули из тряпки, как вытряхивают пыль, и оставили лежать вперемешку: лапы-животы. Но им и раньше приходилось так лежать, когда они прижимались друг к другу, спасаясь от холода, так что мертвые не испытывали никакого неудобства.
Завтра ватники вернутся, чтобы по инструкции засыпать органические останки слоем негашеной извести. Сегодня принадлежит снегу и воронам.
Замдир сидел на колченогом стуле в своем гараже, который он снимал за триста в месяц. «Таврия» на кирпичиках, прикрытая чехлом, спала летаргически, а меховая шапка на верстаке была похожа на потрепанного черного кота. Замдир любил свой гараж больше машины – здесь он мог укрыться от проблем, от жены, от всех тех, кто периодически злобно вторгался в его жизнь и заставлял что-то предпринимать, куда-то бежать, кому-то угрожать, а перед кем-то лебезить.
На потолке – две лампы, длинные, люминесцентные, одна над входом, другая в глубине. Над верстаком тоже была небольшая лампа, но она зажигалась не щелчком, а если потянуть за шнурок, – поэтому была любимой и благодаря абажуру струила свет розовый, винный.