Хранитель детских и собачьих душ - стр. 6
Мане тоже не спалось; легко, невесомо вздыхая, копошились возле нее щенки: белая звездочка во лбу изогнулась, вычесывая блох из холки, коротколапый вцепился в хвост трусишке и слегка жевал его – малыши имеют обыкновение засыпать с чем-нибудь в зубах, – а трусишка, давно привыкший к незавидной участи младшего брата, терпел, лишь изредка пища, когда коротколапый больно прикусывал. Безродный Барбос, спрятав между лап длинный, в шрамах и отметинах прошлых болезней, нос, вздрагивал от голодной икоты: бесполезные пузыри, выпрыгнув на поверхность желудочного сока, лопались так мощно, что эта волна шла наверх и била в пасть, Барбоса не то чтобы подташнивало – его знобило от слабости.
Кокос, пользуясь отсутствием ветра, гулял вокруг бытовки, делал вид, что высматривает в потемках кошек, а может быть, и правда что-то видел – вздыбливал загривок, рокотал, как детский мотороллер, убегал, пропадая во тьме, но сейчас же возвращался, иногда притаскивая в зубах какую-то ерунду с мусорки, абсолютно несъедобную. Он трепал зубами эту тряпку, деревяшку или кусок пенопласта, наступал на него лапой, проникаясь чувством формы и запахом, и в конце концов отбрасывал прочь – старая игрушка, надоела! – чтобы тут же бежать за новой. Кокос гордился своим здоровьем, оно бодрило его, как холодный душ – спортсмена, как бенгальский огонь – ребенка, и лишь одно обстоятельство было досадным в его глазах – что щенки спят, и некого потормошить, не с кем развлечься. И ладно, говорил Кокос, я и сам могу, глядите, какой я душка!
«Лет пять назад я был таким же, – уныло думал Безродный Барбос, – ничего, братец, придет и твоя старость».
Маня тихо подбиралась к меланхоличному Пирату, раздумывая, не цапнуть ли его в шутку за голень.
А жирафка-тростиночка, бестолковая и исполненная флегмы, сладко спала, свернувшись так, что не видно было ни головы, ни хвоста. Ей снились целые клубки забавных розовых зверьков, голых, суетливых, пахнувших так, что у нее щекотало в носу. Она схватила одного из них, раскусила пополам, и на языке появился вкус сахара. «Фу! – думала собака, морща нос во сне. – Какие бесполезные звери, шумные и невкусные». Тут ей вдруг показалось, что среди этих розовых она потеряла собственных щенков и может случайно их перекусить. От жалости она задрыгала задними лапами и толкнула в бок Безродного Барбоса, который вежливо отодвинулся.
А где-то в темноте, среди невидимых кошек и снега, которого еще не было, но который вот-вот должен был начаться, бродил не знающий покоя Хранитель. Он тоже поглядывал временами на луну и чувствовал то же, что и Пират, но вместо воя ему хотелось протянуть руку и стереть с поверхности луны черные пятна, а нельзя было: эти пятна – чья-то собственность. Иногда он встряхивал мешок и глубоко внутри, где летали маленькие мягкие полые тельца, раздавался звон, и словно проходила легкая щекотка, и так хорошо и привольно чувствовалось маленьким душам, будто их погладила мамина рука или облизал заботливый язычок.