Хозяйство света - стр. 8
Чтобы сесть, темноту нужно было сначала смести или раздвинуть. Темнота скрючивалась в креслах и висела пологом над лестницей. Иногда принимала облик нужных нам вещей: кастрюли, кровати, книги. Иногда я видела, как мама, темная и безмолвная, падает ко мне.
Темнота была ощутимой. Я научилась видеть ее, я научилась смотреть сквозь нее, я научилась видеть темноту в себе.
Пью не разговаривал. Я не знала, добрый он или нет, не знала, что он собирается со мной делать. Всю жизнь он был один.
В тот первый вечер Пью жарил сосиски в темноте. Нет, Пью жарил сосиски с темнотой. Этот сорт темноты можно было попробовать. Вот что мы ели: сосиски с темнотой.
Я замерзла, устала, моя шея болела. Мне хотелось спать, спать и никогда не просыпаться. То немногое, что я знала, было утрачено, а здесь все принадлежало кому-то другому. Будь то, что у меня внутри, моим, наверное, было бы легче; но здесь негде бросить якорь.
Две Атлантики: одна за стенами маяка, другая – внутри меня.
Ту, что внутри, не освещает гирлянда путеводных огней.
Я уже могла бы выбрать год моего рождения – 1959-й. Или могла бы выбрать год, когда на мысе Гнева появился маяк и родился Вавилон Мрак, – 1828-й. Еще был год, когда Иосая Мрак впервые посетил Сольт – 1802-й. Или год, когда Иосая Мрак переправлял оружие на остров Ланди – 1789-й.
А как насчет года, когда я поселилась на маяке – 1969-го; тогда же «Аполлон» сел на Луну?
Мне очень нравится дата, потому что прилунение было словно моей личной высадкой на луну – эту неведомую бесплодную скалу, сияющую в ночи.
На Луне есть человек. На Земле есть ребенок. Каждый ребенок сажает здесь свой флажок в первый раз.
Вот мой флажок – 1959-й, в этот день земное притяжение высосало меня из корабля-матки. Мама трудилась восемь часов – ноги в стороны и кверху, будто она летит сквозь время на лыжах. Немеченные месяцы я дрейфовала, медленно ворочаясь в невесомом мире. Меня разбудил свет; совсем не тот знакомый серебряный свет или зарево ночи. Свет вызвал меня: мне он запомнился как плач, возможно – мой собственный, потому что ребенок не знает различия между собой и жизнью. Свет и был жизнью. Что значит свет для полей и рек, для зверей и времен года, для земного вращения, то значил он и для меня.
Когда маму похоронили, часть света покинула меня, и казалось пристойным, что мне следует жить там, где свет сиял наружу, не оставляя нам ни единого отблеска. Пью был слеп, поэтому для него это не имело значения. А я потерялась, поэтому и мне было все равно.