Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты (сборник) - стр. 19
– Что-то не так?
– Все. Ночью этот гад ушел к Эльке, у нее и остался. Пойду помогу Зике собрать его вещи.
За вещами незадачливый молодожен вернулся на следующий день. Зика молча отдала ему чемодан, не сказав ни слова. О том, как она страдала, можно только догадываться. Она даже не выходила из своей комнаты, и чай бабушка ей носила, и горшок за ней убирала. Лежала она два месяца, потом бабушка привела к ней старенького врача-гомеопата и по часам стала ей давать пилюльки. От чего? От больной души. Что ее подняло? Волшебные шарики старого доктора или известие о том, что Владлен повесился после того, как рыжая Элька стала его прогонять? Но похоронами уже занималась вовсю озабоченная Зика, серьезно утверждая, что она же его вдова. Она его и хоронила, все оформив и за все заплатив. Похоронила его в нашей семейной могиле в Вострякове, где лежали наши предки, не самые пустые, надо сказать, люди. Бабушка пыталась не позволить ей это сделать, но потом уступила, в очередной раз пожалев эту дуреху. Только памятник отдельный ставить ему так и не позволила, ограничились надписью. Зика ходила на кладбище исправно всю свою нелепую жизнь – раз в две недели. Убирая, конечно же, все могилы за одной общей оградой. В конце концов, это всем было удобно.
– А Элька? – прошелестела я.
– А что Элька! У Эльки все прекрасно. Из молодой рыжей красотки она превратилась в рыжую сухую, типично американскую старушонку. Замужем она была раза три, и все мужья, надо сказать, были приличные и не бедные люди. У нее дом в пригороде Нью-Йорка, два, по-моему, неплохих сына, куча внуков, ездит по всему миру, ну, в общем, жизнь удалась. Так что не знаю, что там и где эта кара Божья, не знаю, не понимаю, ей-богу.
Мама вздохнула и встала с шаткой и скрипучей Зикиной кушетки.
Домой мы ехали молча. А что творилось у меня на душе! И стыд за себя, и боль и обида за Зику, и презрение к красавцу альфонсу, и ненависть к рыжей Эльке. Пожалуй, это была первая бессонная ночь в моей сознательной жизни. Первая ночь, которую я провела в терзаниях и муке.
А спустя полгода я выскочила замуж, и мы с моим молодым и веселым мужем с треском сдирали старые Зикины обои и выкидывали мебельную рухлядь во двор. Я оставила только фотографии молодой Зики с застенчивым взглядом круглых, наивных глаз и большой фарфоровый чайник с розовыми пионами – память о Зике. Когда родились мои дети, Зикину квартиру мы обменяли на большую, естественно, с доплатой. Так не осталось от Зики ничего, хотя как это «ничего»? А пузатый перламутровый дулевский чайник, в котором мы завариваем чай до сей поры... И еще – еще память, боль, стыд, жалость и благодарность в моем уже поумневшем сердце...