Хозяин Москвы - стр. 5

***

Даже белые (хотя я и не знаю ни одного кроме нашего Святейшего Патриарха и Президента всея Руси) обязаны исповедоваться – лично, у собственного духовника.

Все граждане благородных цветов, начиная с синих и красных (так и не было решено, кто же из них выше – синие или красные, их примерно поровну, в пределах погрешности), обязаны исповедоваться раз в неделю. Причём синие, красные и фиолетовые должны ходить на общую исповедь в храм, стоять в очереди и исповедоваться, можно так сказать, почти публично. Это имеет хороший эффект на массы – простые люди видят, что и мы, светлые, тоже каемся.

Проблем, конечно, хватило с представителями других конфессий. Они были против, но что поделать – у нас же государство-то церковное. Так что если против, вас никто не держит – езжайте в Европу, где всем плевать какой у вас цвет, и живите на пособие. Большинство иноверцев оказалось благоразумным – они решили так: ничего личного, только бизнес. Работа есть работа. В чужой дом со своими порядками не лезут. И вот, кстати, с буддистами никаких проблем.

***

– Батюшка, благословите!

Я подхожу к его высокопреподобию и склоняюсь за благословением.

– Эй, милый, так не пойдёт! – вдруг говорит он. – Ты что же это, благословение в формальность превратил?

В самом деле, я подошёл чисто механически, по обычаю, а сам был погружен в свои мысли.

– Это тебе не сигарету выкурить. Тут нужно чувство, серьёзность, осознание происходящего! Как и во всём, что делаешь. – Он сегодня в камилавке и оттого как будто строже.

Я покорно киваю, принимаю благословение и сажусь напротив.

– Ну, что с тобой? – он ласково глядит на меня.

– Работа, – бормочу я.

– Вижу, что не только! Давай говори, что на душе.

Так и есть, все видит, от него не скроешь.

– Батюшка, сомнения одолевают, о вере нашей….

– Вот как! Выкладывай.

Ну я ему и выложил всё.

– Ведь вокруг бедные все, – разгорячился я, – так и наши первосвященники должны быть бедны и давать пример чистого, бескорыстного служения богу…

– Дурак! – взорвался он. – Первосвященники это у иудеев! А у нас архиереи! Дурак!

Я притих. Он остыл немного и мягким голосом произнёс:

– Совсем, я вижу, ты заблудился в трёх соснах. Ну, вот смотри. Кто у нас высшее духовенство? Есть ли среди них кто ниже розэ?

– Насколько я знаю, батюшка, никого нет, – с готовностью ответил я, радостный, что он не гневается больше.

– Вот именно. А что станет, если мы, верховные, будем как всякая чернь в метро ездить и в магазинах в очередях стоять? Будут ли они нас уважать, эти простые и бедные?

– Не знаю… А что, нет?

– Я понимаю твоё сомнение, сейчас разъясню. Так-то ты прав. Но уважать нашу бедность станут только такие как ты – сами высшие и благородные, кто готов оценить подвиг. А чернь – нет. Ведь как она судит? Если человек пешком ходит и бедный, то неудачник значит и не за что его уважать. Значит он и не ближе к богу, а такой же как они. Для них избранный тот – кто и живёт хорошо, лучше! Вот поэтому, милый мой, и приходится нам терпеть все эти излишества.