Хождение Джоэниса. Оптимальный вариант - стр. 30
В качестве доказательства позвольте мне предложить вам простой и непритязательный пример орла. Этот орёл видит вокруг себя только орлиный мир. Все вещи в этом мире – либо для орла, либо против него. Все вещи расцениваются с точки зрения их полезности для орла, или их опасности для орла, или их питательных либо гнездостроительных качеств. Все вещи обладают для орла этим своим орлинством, и даже безжизненные камни становятся оселками для воспоминаний о предыдущих орлиных деяниях.
Таково моё скромное доказательство всемогущества точки зрения, господин Шмидт, и я надеюсь, вы принимаете его. Полагая, что это так, позвольте мне сказать, что как с орлами, так и со всеми людьми, и со всеми нами, здесь присутствующими, тоже. Это неминуемый результат обладания точкой зрения.
Нашу точку зрения можно выразить очень просто. Мы верим в добро и зло, в божественность и в моральную вселенную. Точно так же, как и вы, господин Шмидт.
Мы представляли наши верования в самых разных вариантах, в соответствии с разнообразными доктринами. Зачастую мы пробуждали в людях страсть к убийствам и войнам. Это была совершенно достойная практика, поскольку она задавала проблемам морали и религии высочайшую, самую изысканную планку и давала нам, теологам, возможность поговорить о многих сложнейших вещах.
Мы всегда спорили, и мы публиковали наши самые разные особые мнения. Но мы спорили, как юристы спорят в суде, а ведь ни один человек, если он в своём уме, не будет прислушиваться к юристам. То были дни нашей славы, и мы даже не заметили, что с какого-то момента люди перестали обращать на нас внимание.
Час тревоги нашей быстро приближался. В то время как мы окутывали земной шар нашими скучными, замысловато обоснованными аргументами, один человек решил проигнорировать нас и построил некую машину. В сущности, в этой машине не было для нас ничего нового; единственное оригинальное обстоятельство заключалось в том, что она обладала своей точкой зрения.
Поскольку у машины появилась своя точка зрения, то она, эта машина, стала выдвигать собственные идеи устройства вселенной. И она делала это куда более занимательно и убедительно, чем мы. Человечество, которое давно тосковало по оригинальности, обратилось к машине.
Только тогда мы осознали опасность, осознали, какому ужасному риску подверглись добро и зло. Потому что машина, при всей её занимательности, проповедовала – на свой машинный лад – вселенную без ценностей и без резона, без добра и без зла, без богов и без дьяволов.
Разумеется, это не было чем-то новым, и в прошлом мы отлично справлялись с подобными суждениями. Но в устах машины эта точка зрения, казалось, приобрела новое, чудовищное значение.