Хороший Сталин - стр. 23
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Бог с вами! Какое золото!
ДЗЕРЖИНСКИЙ. Буг не с нами. Буг – против нас. Но мы его добьем.
Иван Петрович понял, что Дзержинский произносит «Бог» по-польски, и этот «Буг» показался ему далеким и темным богом. Он снял с пальца обручальное кольцо и протянул Дзержинскому.
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Все, что есть.
ДЗЕРЖИНСКИЙ. Наденьте назад! Без демонстраций! Немзер!
Вошел Немзер с лицом поэта.
ДЗЕРЖИНСКИЙ. Отправьте этого гражданина (он смерил взглядом личинку Ивана Петровича, обсыпанную муко́й)… домой!
В моих генах так прочно засела смерть, что первым младенческим впечатлением и стал дачный электрический столб с черепом и костями – столб ужаса: дотронешься – убьет. Когда бабушка по молодости лет решила записаться в большевички, чтобы участвовать в продразверстке, дед пригрозил:
– Вступишь в партию – разведусь!
– Жаль, – сказала мне бабушка в детстве. – А то была бы ветераном партии, по радио бы выступала.
В 1920-е годы супруги, вместе с полстраной, записались в брюзжащие обыватели, с мýкой враставшие в социализм. У них-то и родился мой отец, который благополучно дожил до восьми лет и утонул на каникулах в Волге – чудом откачали. Отец, никогда не вспоминавший впоследствии свое скучное, болезненное детство, кончил школу на одни пятерки, подал документы в Арктический институт, восхищаясь подвигами советских героев-полярников. Но челюскинца из него не получилось – не прошел по здоровью (слабые легкие). Тогда, на радость моему деду, главному бухгалтеру профсоюза железнодорожников, он подался в Железнодорожный институт с нечеловеческой аббревиатурой ЛИИЖТ, похожей по звучанию на тормозной путь паровоза, но в последний момент он стал случайно учиться в третьем вузе: пришло на ум поехать сражаться в Испанию добровольцем. Не имея призвания к филологии, равнодушный к «художественной литературе», которая всегда бралась им в кавычки, он поступил на филфак Ленинградского государственного университета, чтобы во имя мировой революции выучить испанский язык.
По коридорам университета ходили переводчики с новенькими орденами – мой юный отец мечтал на подводной лодке поплыть вместе с ними к берегам Испании. Худой, в единственной коричневой велюровой курточке, он уже был хорошо сложившимся советским человеком, волевым комсомольцем до мозга костей. Но вместо испанского, по случаю победы Франко, он стал учить французский.
– Товарищ Ерофеев, – спросит его через десять лет Сталин при личном знакомстве в своем кремлевском кабинете, где на главном месте была выставлена посмертная маска Ленина. – Вы где родились?