Хорошая я. Плохая я - стр. 29

– И то и другое, наверное.

Шорох. Крошки угля. Рисую голову. Неужели она тоже начала сверху?

– Искусство – прекрасная терапия, знаешь ли.

У меня сразу пробегают мурашки. Стоит мне только почувствовать угрозу вторжения, как я в считаные минуты воздвигаю обратно полуразобранную стену. «Терапия». Что она хочет этим сказать? Это информация для узкого круга лиц, сказал Майк. Мисс Джеймс, директор школы, и мы с Сас, – вот и весь круг. Больше никто не знает про твою мать. Я смотрю на нее поверх мольберта. Никакого макияжа, натуральный румянец. Кожа – персик со сливками. Она смотрит на меня, улыбается, нежные морщинки собираются вокруг глаз. Бьюсь об заклад, она часто улыбается и смеется.

– Ну, как успехи?

– Хорошо, спасибо.

Голова уже обзавелась телом, тонким, как прут, который ты пускала в ход, хоть я просила – не надо.

– Как складываются отношения с девочками?

Хуже не бывает.

– Неплохо, мне кажется.

– Тебе кажется?

– Мне кажется, что я не очень вписываюсь.

– Конечно, это непростая задача. Девочки здесь развитые не по годам, умудренные опытом. Почти все они всю свою жизнь прожили в Лондоне. Я наблюдаю это каждый раз – новичок должен пройти притирку. Ну, для этого и существует куратор. Мне повезло, мне досталась ты. Ну что, готова показать свой рисунок?

– Да, пожалуй.

Она вытирает руки о влажную тряпку, которая лежит сбоку, встает и подходит к моему мольберту, одобрительно присвистывает, говорит: о боги, боги, твоя бывшая директриса абсолютно права.

– Какое невероятное владение светотенью, кажется, что статуя движется, сейчас сойдет с бумаги. Ты не будешь возражать, если я оставлю рисунок у себя? Я хочу показать его в восьмом классе, они сейчас как раз занимаются рисованием фигуры.

– Конечно, берите, если считаете, что у меня получилось.

Я хочу открепить лист от мольберта, но она останавливает меня, говорит, что я забыла кое-что.

– Что, простите?

– Художник должен всегда подписывать свою работу.

Я смотрю на нее, она подмигивает, слегка подталкивает меня локтем, и я почему-то не испытываю никаких неприятных чувств, как бывает, когда меня касается Джун. Подписываю рисунок, но велю себе быть внимательнее в будущем – я едва не написала «Энни».

Я уже собираюсь уйти, когда она говорит:

– Не беспокойся из-за девочек, я держу их под наблюдением. Я велела им отчистить и отмыть палитры. Они раскаиваются в том, что натворили, и я уверена, что ничего подобного не повторится. Может, возьмешь с собой пачку бумаги и коробку с углем, дома порисуешь?

Я ухожу с теплым чувством в груди. Добрый волк наелся досыта.