Хорошая память вопреки возрасту - стр. 16
У нас в кладовых памяти также хранятся воспоминания о вкусах и запахах, которые помогают нам определять съедобность и качество продуктов. Почувствовав и «узнав» запах горелого, мы беспокоимся и начинаем искать его источник. Запах испортившихся продуктов также легко узнаваем. Есть ароматы, которые воспринимаются нашей памятью как что-то символичное – запах апельсинов и елки напоминает о Новом годе, а аромат куличей – о пасхальных праздниках. Но и это еще не все.
Вкусовая, обонятельная и осязательная память обогащает нашу жизнь, наше восприятие. Это те мазки, без которых картина мира была бы бедной, неполной. Думая о любимом человеке, мы вспоминаем не только его внешность и голос, но и запахи, ощущение его рук. Думаю, многим знакомо чувство, когда аромат духов, цветов будит вдруг давно забытые воспоминания и ощущения.
Думая о маме, мы вспоминаем ее запах, ощущение прикосновения ее любящих рук, ее объятия. Вспоминая о море, мы не только представляем себе, как оно выглядит, но ощущаем его запах, соленый вкус, чувствуем его прохладу на своей коже.
Эти виды памяти помогают писателям формировать образы, передающие атмосферу того, о чем они рассказывают, позволяют творить то, что называется образностью. Почему-то именно запахи обладают волшебным свойством воскрешать или создавать в нашем воображении образы, вызывать их из нашей памяти.
Анна Ахматова, описывая Петербург начала XX века, рассказывала, что на парадных лестницах жилых домов «были запахи дорогих сигар или духов проходивших господ и дам», тогда как на черной лестнице «пахло жженым кофе, постным маслом на масленицу, корюшкой весной и всегда кошками».
Как живо это воспоминание поэтессы помогает представить себе атмосферу того времени!
Эрнест Хемингуэй в своем чудеснейшем романе «Праздник, который всегда с тобой» постоянно прибегает к хранилищам своей вкусовой, обонятельной и осязательной памяти – запах кофе, апельсинов, кожуру которых он жег в камине своей крошечной рабочей комнаты в Париже!
Помните эти чудесные строки:
«Я ел устрицы, сильно отдававшие морем, холодное белое вино смывало легкий металлический привкус, и тогда оставался только вкус моря и ощущение сочной массы во рту; и глотал холодный сок из каждой раковины, запивая его терпким вином, и у меня исчезло это ощущение опустошенности, и я почувствовал себя счастливым и начал строить планы».
Что было бы, если бы писатель не передал вкуса устриц, своих ощущений от них? Получилось бы просто описание того, как он однажды ел морепродукты в Париже, но какая была бы в этом художественная ценность? Нет, именно вкусовая память помогла ему сотворить этот дразнящий, щемящий сердце образ.