Homo Ludus - стр. 20
Густав поднялся в башню, откуда открывался его любимый вид на «лесные волны» и вгляделся в сумерки – обрели свои очертания зелёные кроны деревьев, показывая все относительно сильные дуновения ветра. Стоило всмотреться в верхушку где-то вдалеке, и создавалось впечатление, словно ты один знаешь, каково сейчас этому дереву, и даже лучше, чем оно сам. Видишь, как и что оказывает на него влияние, в какую сторону сейчас его качнёт, и что ждёт его после этого. Всё это лишь знание, не влияние – в случае с деревьями оно неважно, но вот в случае с людьми такое знание давало настоящую власть. Стоило только показать, что ты чем-то интересен человеку, и у него тут же вырастали уши. Стоило только скормить ему пару удачных советов или просто нужных слов, и он становился твоим другом, забывая о том, что только другой человек и никто больше может быть ему самым опасным врагом. Стоило одобрить эту дружбу, и он раскрывался, предоставляя совершенно незаслуженные возможности своего собственного уничтожения.
И больше всего Густава удивляли две абсолютно противоположные черты человека: с одной стороны его глупые наивность и доверие, и, с другой, его безжалостная жестокость и лицемерие. Эти два качества словно набирали каждый себе в команду окружающую действительность, причём характеристики такого отбора, что в отдельно взятой личности, что в целой цивилизации, могли меняться с поразительной быстротой и стремлением, ударяясь из одной крайности в другую.
***
Этим днём к Густаву должен был приехать Винсент, его недавний приятель, с которым они периодически обсуждали вещи, необходимость решения которых лежала в глубине сознания каждого человека. Говорили они обычно, поглядывая на кромешную тьму леса со второго этажа особняка.
«Вин, а что бы ты назвал главными отличительными чертами сегодняшнего этапа человечества? Ну, для общества, для людей как социума», – спросил Густав.
Винсент, видимо, не совсем ожидавший вопроса про что-то общее, а не про человека как про личность, даже не показал вида, что ему не совсем по душе такие вопросы, а лишь задумался: «Знаешь, так и не скажешь сразу. Может, латентность? Стремление к равновесию. У древних народов не было этого. Как и в Средневековье. Никто не думал о какой-то мере – просто брали по максимуму всегда. И всегда это плохо заканчивалось. Со временем такой жадности становилось меньше. И сейчас, видимо, витает нечто, подавляющее эту жадность. Латентность. По всей видимости, она есть и у общества, и у государства. Просто у всех в разной степени.