Homo ludens - стр. 15
– Что с тобой?
– Я вспомнил дядю Левика. Как они с моим папой хохотали всю ночь, когда он приезжал. Я знаю, что его расстреляли…
– Как расстреляли? Он же сорвался в пропасть.
– Это тайна, никому никогда не говори, его расстреляли как американского шпиона… Он был членом РСДРП с 1915 года… Я не могу жить с этим… Я не хочу жить с этим… Я не хочу жить…
Николай и Серафима Озеровы, около 1940. Архив семьи Паперных
Вид у него был страшный, глаза полузакрыты, мертвенная бледность. Он опять начал петь:
Я помчалась на почту и дала телеграмму Ите Израилевне: «Зямой плохо». Ей не надо было ничего объяснять, она появилась через трое суток с санитаром, все мы погрузились сначала в автобус до Симферополя, потом в купе поезда Симферополь – Москва, а потом, не заезжая домой, прямо в Кащенко, где его уже знали. После месяца в Кащенко Зяма полностью пришел в себя и снова с головой бросился в институтскую жизнь.
Мы решили пожениться в начале 1941 года. Мы были на последнем курсе, уже знали, какие экзамены, страшно много занимались. Рассуждали, что же нам делать дальше, нас могут распределить в разные места. Либо мы разъезжаемся, либо мы должны пожениться. Мы не считали наш роман каким-то легкомысленным событием, считали, что все правильно. Зямино объяснение в любви было 4 марта 1937 года, а 15 марта 1941 года мы расписались, и я переехала к ним.
Мой папа – человек старых нравов, из патриархальной московской семьи. Я знаю, что полагается у папы просить руки. Зяма говорит: я не могу, это как-то странно, старомодно. Но что делать, надо уважать чужие традиции. Короче, мы поехали, а я папу предупредила, что мы приедем. Он, конечно, догадывался, зачем приедем – когда я приходила домой из института, если мы не шли пешком, я тут же брала телефонную трубку, и мы с Зямой разговаривали часами. Папа пытается домой дозвониться – занято. Так что он понимал.
Папа что-то приготовил, купил вина. Мы пришли, сели за стол. Папа разливает вино и говорит: ну, за что пьем? Зяма молчит. Обычно за столом говорит не переставая, а тут сник. Папа говорит: ну хорошо, выпьем за знакомство. Еще полчаса, еще наливает. За что пьем? Зяма молчит. Весь вечер – наливают, пьют, а он молчит. Наконец, папа еще раз разливает и говорит: я уж не знаю, за что и пить-то. Тут, наконец, Зяма берет себя в руки и выдавливает из себя:
– Николай Иванович, я прошу руки вашей дочери.
– Какая неожиданность! – говорит папа не очень убедительным тоном. – Ну что же, дети, будьте счастливы.