Холодов - стр. 44
Блин, это какая-то кладовая. Меня окружают металлические полки, битком забитые коробками разных размеров, старая мебель, но мое внимание вдруг привлекает до боли известный предмет, накрытый белой простыней.
Пальцы сразу же начинают нетерпеливо зудеть и я, уже не замечая ничего вокруг, направляюсь к нему. Осторожно берусь за угол хлопковой ткани и стягиваю ее на пол. Моему взору предстает черное матовое пианино.
Ого, интересно, откуда оно у черствого и сухого Холодова?
Оглядываюсь в поисках стула, но даже ничего подходящего нет.
Быстро спускаюсь в кухню, беру стул и возвращаюсь в кладовку. Сажусь перед старинным инструментом и, затаив дыхание, поднимаю крышку, которая прикрывает клавиши.
Белый цвет заметно выцвел, бегло пробегаюсь по нотам, и мой острый слух сразу же распознает, что инструмент расстроен. На нем давно не играли, но это не мешает мне удовлетворить свое раззадоренное нутро, и я с неконтролируемой жадностью прикасаюсь подушечками пальцев к холодным клавишам.
Происходит моментальное соитие музыканта с инструментом. Да, именно соитие. Мы становимся одним целым. Стоит только начать играть, мое тело вибрирует в ответ даже неидеально натянутым струнам.
Темная и неуютная кладовая наполняется чувственной музыкой, и я начинаю тихонько петь:
«Моя душа горит,
Она не любит боль,
Чужая мысль сквозит,
Но не остужает зной.
Мое тело не спит,
Глажу его рукой,
Тело не внешний вид,
Телу нужная любовь…»
Резко убираю пальцы с клавиш, потому что мою спину словно кипятком обдают. Я чувствую, ОН здесь. Стоит в проеме и молча прожигает меня суровым взглядом. Забываю, как дышать и боюсь повернуться к зверю. Слышу приближающиеся шаги, и испуганно опускаю голову вниз. Перед моим носом резко захлопывается крышка, закрывая длинный ряд клавиш, и я вздрагиваю.
— Кто позволил сюда заходить? — шипит злостно и, грубо схватив меня за плечо, рывком поднимает на ноги.
— Прости, — все же решаюсь посмотреть на Холодова и ежусь от страха, — я не знала, что нельзя. Дверь была не заперта.
Он одаривает меня презрительным взглядом и безжалостно выталкивает из комнаты.
— Опять суешь нос куда не надо, — рычит мне в затылок.
— Чтобы больше никогда не прикасалась к этому инструменту, — цедит сквозь стиснутые зубы. — Ясно?
Мои нервы сдают.
— Ясно, — выплевываю яростно, вырываюсь из его цепкого хвата и, роняя огромные слезы, быстро бегу к себе в комнату.
Падаю на мягкую кровать и утыкаюсь лицом в подушку, реву навзрыд от обиды. Подумаешь, поиграла немного, что тут такого? Я же ничего не сломала и не испачкала.
Больше из комнаты я не выхожу. Видеть не хочу этого бесчувственного мудака. Я знаю, он дома, потому что иногда я слышу, как он разговаривает по телефону, проходя мимо моей двери. Ужин я пропускаю и борюсь с приступами голода, не могу пересилить свою гордыню и спуститься в кухню. Лучше сдохнуть от голода, чем лишний раз увидеть его надменное лицо.