Холм псов - стр. 80
Что-то изменилось, а может, что-то на самом деле так никогда и не существовало.
– И как тебе оно? – спрашивает Чокнутый, поводя рукой по цветистому, задымленному помещению.
– Изменилось, – говорю я.
– Свиньи чаще моются, – фыркает Кафель.
– У меня как раз таких проблем нету, – говорит Чокнутый.
– Как видно, тебе нравятся другие бабы, Кафель, – вмешивается Гжесь.
– Может. Может, эти темы тут – не для меня. Я не ботан, – говорит Кафель.
– В общем, что-то изменилось. Не скажу, что именно. Все, – говорю я.
– Может, это ты изменился, – отзывается Чокнутый и подмигивает мне. – Сколько тебе сейчас, тридцать три?
Я киваю.
– Ну так с того момента, когда ты стоял под «Вратами», малолеткой, ты целую жизнь прожил, – говорит он.
– Сомневаюсь.
– Да точно. Уже – целую жизнь, – смеется он. – Надолго приехал?
– Надолго.
– Ох, брат, – скалится он. – Тогда – с возвращением. Тут чудесно.
– Чудесно, – повторяю я.
– Лучше всего на свете, – говорит он, дергает подбородком в сторону некой неопределенной точки в пространстве. – Это наш город.
«Если ты не можешь выносить то место, где находишься, то начинаешь этим местом гордиться, – думаю я. – Когда появляется чужак, убиваешь его. Просто затем, чтобы четче провести границу. Если ты не можешь выйти, то другие не должны входить. Мажешь двери в дома кровью и дерьмом. Натираешь морду грязью. Носишь повседневную одежду как доспех. Любой инструмент взвешиваешь в ладони как нож. Поёшь громкие глупые песни о силе и единстве, добавляя себе внутренних сил. Пьешь водяру, выбиваешь стекла, выбиваешь зубы, трахаешь молодых и некрасивых девушек. Ты – варвар. Ты – победитель. Ты орешь. Бегаешь по кругу, тебе нужно патрулировать границу. Всякий может оказаться врагом, и это добавляет тебе сил. Никто тебя не успокоит, не смирит, не сделает так, что ты станешь смотреть на другого, как на человека. Такие – правы всегда, правы везде. Таковы уж люди, такова их косматая сучья мать, которая никогда не должна была выходить из пещеры».
Стоп, не думай! Не думай о глупостях. Слушай его, смотри на него. Потому что иначе – обидится.
Девушка ставит на стол четыре маленьких бутылочки колы. Она невероятно кого-то напоминает. Кого-то, кто уже немного стерся в памяти, поблек, сцарапался со слайда. Кого же? У меня сейчас нет сил искать, но это лицо красивое, по-настоящему красивое, миндальной формы, и большие глаза, и собранные резинкой черные волосы пульсируют у меня в голове, нажимают в мозгу некую кнопку, под той еще нет упорядоченного имени, образа, воспоминания. Кафель кивает на нее.