Хочу женщину в Ницце - стр. 74
– Да уж, он упрям и сполна оправдывает своё имя.
Сульпициан увидел свою дочь, стоявшую в одиночестве, и поспешил к ней, находя в глазах знатных трибунов полное понимание. Пир был в разгаре, и возлежавшие на триклиниях отцы-сенаторы шутили и одобрительно посмеивались, наблюдая за фривольным поведением броско разодетых матрон, хотя согласно римской традиции те и не пили вина. Для всех присутствовавших гостей было очевидно, что манеры и привычки Пертинакса, ставшего императором, совсем не изменились, поэтому все его друзья позволяли себе общаться с ним, уже Августом, с прежней фамильярностью. Многочасовая вечерняя трапеза угрожала затянуться далеко за полночь. Сотня рабов без устали продолжала подавать вино, резать мясо и убирать объедки, которые согласно обычаю знатные римляне бросали под стол. В конце пиршества была разыграна новогодняя лотерея, по результатам которой счастливчики тут же получили большие призовые суммы в кожаных мешочках под одобрительный гул разодетой толпы.
Когда торжество наконец завершилось, всюду засуетились слуги, а спальник приступил к исполнению своих обязанностей, едва император пожелал перейти из Царского зала дома Флавиев, откуда провожал гостей, в Дом императоров, где располагались теперь его покои. Ближайшие родственники Пертинакса поспешили за Отцом Отечества и нагнали его, когда он уже шел по огромному прямоугольному перистилю, окруженному галереей с колоннами. Восьмиугольный фонтан с низкими бортиками, построенный в виде лабиринта, своим журчанием заглушал гулкие шаги слуг и родственников, поэтому Пертинакс вздрогнул, когда услышал совсем рядом со своим ухом высокий голос Тицианы. Она шла, обняв сына и дочь, будто боялась, что отец хочет их наказать. Тесть следовал чуть поодаль.
– Почему ты к нам так суров, Гельвий, – начала Тициана.
Пертинакс устало махнул рукой, словно хотел избавиться от назойливой мухи:
– Довольно и того, что я дал согласие принять верховную власть, которой, чувствую сердцем, недостоин. Ты, Тициана, вознамерилась ощутить себя богиней, чтоб перед тобой всюду таскали священный огонь. Скажи, зачем?
– Но они сами так решили! – высокий голос женщины эхом разносился по дворцовым комнатам.
– Знаешь, когда Коммод наметил в консулы любовника своей матери, сенат в насмешку присвоил ему почетное имя Почтительный. А когда Коммод казнил Перрения, сенат присвоил ему титул Счастливый. Коммод был по-юношески горд, а народ-то смеялся над ним! Я же не хочу быть посмешищем, не хочу, чтобы и над тобой смеялись. Ты не Святая Тициана, и ты это знаешь. Послушай, ты же все понимаешь, ты всегда хотела быть свободной женщиной, и за эти свои права боролась. Так будь ею! Разве быть богатой, красивой и свободной тебе недостаточно? Ещё сутки назад, ночью, ты опасалась, что за мной, городским префектом и старым сенатором, явилась смерть, и затаилась в нашем саду. Сегодня ты хочешь славы и народного поклонения. А что ты сделала для этого?! Что сделал для этого я? Ничего! Короткого пути к счастью не бывает – так считал божественный Аврелий.