Хочу тебя напрокат - стр. 39
— Опять завёл старую шарманку… Ну вот, все мы служили, и что? Одинаково успешны? — спрашивает Ярослав. — Ничего подобного! Неплохо живём ты и я! Клим, царство ему Небесное, тоже не на последнем месте топтался, а возьми, например, Марика? Спился! Или…
— Всё, забей. Не все из отряда — алкаш-Марик. Мужики обязаны служить. Ясно?
— Постойте, вы Ярослав Одинцов? — спрашиваю я. — Мой папа, Клим Самарский, показывал вас на фото! Называл старым армейским приятелем. Признаться, с трудом вас узнала.
— Хорошего человека должно быть много! — улыбается немолодой мужчина, погладив живот.
Я бы не назвала Ярослава толстым, скорее, очень крепким и раздобревшим в стороны от возраста.
— Хороший человек девчонку голодом морить не станет! — возражает Темирхан. — Пока ты тут языком чешешь, твои поварята уже могли бы сварганить Диане ужин.
Ярослав удаляется, но возвращается через пару минут, сказав:
— Через полчаса принесут заказ. На моё усмотрение, — улыбается и внезапно становится серьёзным. — Мои соболезнования, Диана. Я был на похоронах твоего отца, на поминки, правда, не пошёл. Но не думаю, что ты меня заметила в толпе на похоронах. Слишком много было народа. Да и тебе не до чужих было…
— Спасибо, Ярослав.
Я и на самом деле не заметила Ярослава среди тех, кто приходил на похороны, на девять дней и на сорок…
— Тебя я тоже не видела на похоронах папы, — говорю Темирхану, и в голос проскальзывает невольный укор.
Темирхан кивает.
— На похороны не успел. Меня в то время в стране не было. Без связи находился. Но потом я был у Клима на кладбище. Ты молодец, всё хорошо организовала.
Хан накрывает мои ладони своими, согревая. Как в прежние времена.
Вот только уже ничто не будет, как прежде.
Я осторожно забираю руки и прячу их между коленями, как прячу боль где-то глубоко-глубоко внутри.
Ведь когда папы не стало, он умер у меня на руках, в Мюнхене.
Умер по-настоящему.
Мне же в тот момент отчаянно захотелось, чтобы смерть папы оказалась очередной инсценировкой или его многоходовым планом по избавлению от конкурентов, усыплению бдительности врагов.
Но только проходили минуты, любимые глаза остекленели, ничего нельзя было исправить.
И вокруг никого.
Мне предстояло исполнить волю отца — похоронить его на родине, на кладбище рядом с мамой, место уже давно было выкуплено...
— Ты сейчас не рисуешь? — внезапно спрашивает Темирхан, вырывая меня из мыслей.
— Зачем интересуешься? Хочешь позднее порадовать свою жену подробностями?
Хан смыкает челюсти, одаривая меня тяжёлым взглядом:
— Я для себя спрашиваю. Не для кого-то. У тебя талант, я это чувствую. Рисуешь?