Хочу ненавидеть тебя - стр. 23
– Я не буду с тобой спать… – трясет меня. – Ты меня не заставишь.
Он стягивает с себя брюки, оставаясь в одних боксерах.
– Поспорим?
Я сглатываю, смотрю по сторонам в поисках чего – то, что могло бы стать защитой. Кухня! Даже ложкой можно убить. Метнулась туда, но уже в момент оказалась прижатой к мускулистой груди, а его руки, обвившие живот и шею., перекрыли мне дыхание.
– Отпусти, урод! Я не буду с тобой трахаться! Не буду! – визжу как дурная и тем же визгом лечу на кровать.
– Да кому ты нужна, плоскодонка, – он берет меня за щиколотку, дергая на себя. – Я сочных баб люблю, а у тебя даже смотреть не на что.
– Тогда зачем мне раздеваться? – кричу, а про себя думаю, что от его слов легче стать должно, но почему – то ком в горле и обидно до смерти. Мне все говорили всегда, что я ладная, красивая и вообще ведьма, потому что могу жрать и не толстеть. Но ему не нравлюсь. И получается все его слова вечером были лишь игрой. – Зачем мне раздеваться?
– Чтобы не сбежала, конечно. Я же знаю, что ты не угомонишься, а без одежды ты никуда не денешься.
И я понимаю, что он прав, а от того брыкаюсь сильнее.
– Но это нечестно!
– Самсонова, я заебался. Я хочу жрать и спать. И сейчас, пока я жру, ты разденешься и уляжешься сама, или я просто порву эти шмотки.
– Рви, я не разденусь, – задираю подбородок, готова драться даже за этот блестящий клочок, обтягивающий задницу.
– Точно? А к папе ты выйдешь, тряся своими комариными укусами?
– Да пошел ты! У меня не комариные укусы! У меня нормальная грудь! – он вдруг протягивает руку к ней, а я хлестко бью!
– Ну а что? Должен же я проверить твои слова, – ржет он и отпускает меня, только вот кожу на ноге в месте, где он касался словно заклеймили, и я невольно тру там.
Он садится за небольшой стол и начинает быстро поглощать бурду, что была на тарелке. Я же часто дышу, думая, что еще придумать. Не могу же я просто сидеть и ждать?
Ну раз он спиной, то можно попробовать. Вон, тяжелый том Гюго. Его и беру в руку, на цыпочках подходя к Ломоносову, заношу книгу над головой и вдруг замечаю насмешливый взгляд в зеркале, которые было прямо перед ним.
Руки слабеют, томик падает мне на ногу, и я кричу от острой боли. Как дура пляшу на одной ноге до кровати и еле-еле сдерживаю слезы.
– Ты вообще неугомонная? Мне казалось, что ты пай девочка, – подходит Ломоносов и ногу мою берет посмотреть, и как я не пытаюсь ее вырвать, не отпускает.
– Когда кажется креститься надо, ты вообще обо мне ничего не знаешь!
– Все я про тебя знаю, Аня, – поднимает он взгляд, и я пропадаю, словно загнанная в силки лань. – Знаю, что заговорила ты в два, знаю, что долго не могла спать в своей комнате, знаю, что читать научилась сама, потому что мама отказывалась тебе читать взрослые книжки. Знаю, что в первом классе была ябедой, пока тебя не избили девочки. В девять ты упала в реку и чуть не утонула. Знаю, что тебе пришлось броситься с братом в Темзу, чтобы вас не похитили. Знаю, что с матерью ты не ладишь, но во всем слушаешься отца. Знаю, что влюбилась впервые в двенадцать, а мальчика, который оказался педиком. Это, наверное, была трагедия.