«Хитрая» контора - стр. 15

Замолчав, Обручева подумала, что эти слова, конечно, набили оскомину, но иначе не скажешь.

– Красиво, лейтенантша, ты говоришь, только это давно использованная жвачка. Я многие сказки изучила еще в школе. Помню, в седьмом классе училась… Банальная история называется… Мамаша напьется – ей не до меня, да и у трезвой полтинник не выпросишь! Короче, преподавал у нас в школе гражданскую оборону один молодой дяденька. Девчонки с девятых-десятых классов все от него без ума ходили… У нас в школьном подвале тир был, и он там стрельбу преподавал, а мне ужасно хотелось научиться стрелять, однако разрешалось это лишь с девятого класса. Но я хоть и тощая была, зато самая длинная в своем седьмом бэ, и стала я регулярно отираться около того тира. Заметил меня Григорий Александрович Печорин (так его девки наши между собой называли), а настоящая-то фамилия у него была Северин, Олег Иванович, ну и спросил, что я здесь делаю. Я сказала, что хочу научиться стрелять, а он поинтересовался, из какого я класса. Нельзя, говорит, директор узнает – мигом взбучку устроит. Стала я его уговаривать, ну и, короче, он согласился заниматься со мной вечерами, чтоб никто не знал. Внимательным он дядечкой оказался: кроме занятий, каждый вечер давай угощать меня то пирожными, то мороженым, а потом зонтик красивый подарил ни с того ни с сего. В тот вечер мы с ним не стреляли, и я сразу почуяла, что что-то произойдет. Сидели мы рядышком, он мне неожиданно руку на коленку положил, я и затихла, как мышь в норе. Вот тогда Печорин и начал действовать потихоньку. Платье на мне школьное было – так, фантазия одна, поэтому я поняла, что к чему, уже когда он под плавочками вовсю рукой гладил. Мне и стыдно, и плакать хочется, а язык словно к зубам прирос – ведь он столько обо мне беспокоился … Короче, так и попробовала, а дальше уж пошло-поехало как по маслу.

Елена затихла, слушала нежданное откровение девушки. Правда, ей до безобразия хотелось поесть: уж одиннадцать стукнуло, а она сегодня и не обедала. «Ну да, главное – кажется, потихоньку наметился контакт с этой занозистой хулиганкой», – с гордостью подумала Лена. Себя она считала следователем новейшего типа, обязанного понять каждого конкретного человека. Для нее был чуждым и неприемлемым подход к задержанным по некогда широко известному принципу: «Всегда что-то есть… Человек зачат во грехе и рожден в мерзости. Путь его – от пеленки зловонной, до смердящего савана». Так что плевать на время: слава богу, что девчонка разоткровенничалась, но Обручеву несколько смущал старшина, маячивший у дверей. Лена подняла глаза на милиционера, собираясь сказать, что он свободен, но тот как раз пристально смотрел на нее, и она, от того смутившись, но чтобы хоть как-то смягчить возникшую неловкость, взглянула на часы. Однако этот-то взгляд заметила и длинноногая, а расценила его по-своему.