Химера - стр. 36
Судя по тому, как молодо выглядела мать пятерых детей, она и правда знала какой-то секрет. Первокурсницы заметно заинтересовались и притихли, готовясь записывать новую тему. Следом за ними и я, вздохнув, раскрыла тетрадь.
– Ника, скажите… – Белла вдруг снова перевела взгляд на меня, и ручка непроизвольно выпала из моей руки. – Как вы считаете, сколько мне лет?
Странный вопрос, конечно. Не иначе как с подвохом, но я не дала себе времени об этом задуматься, да и о чём тут думать. Спросили – надо отвечать.
Войти в рабочее состояние получилось легко. Задержав дыхание, я закрыла глаза и погрузилась по очереди в несколько кротовых нор, пытаясь среди многообразия красок и энергий почувствовать пульсацию первородного атома. Крохотная клеточка, с которой начинается новая жизнь, навсегда остаётся самой яркой частицей в теле человека. Если притихнуть и остановить удары своего собственного сердца, то ощутить её не составит труда. А начало её биения и вовсе похоже на оглушающий взрыв от столкновения двух нейтронных звезд…
– Вы родились в ночь на первое ноября, – проговорила я глухим голосом. Зрение ко мне уже вернулось, но сфокусировать взгляд на её лице я пока не могла. – Наутро во Владивостоке выпал первый снег, все деревья и улочки стали белые-белые – поэтому вас назвали Беллой. Это было тридцать пять лет назад.
Ведьма молчала. Её по-доброму сощуренные небесно-голубые глаза, блистая перламутровыми тенями, смотрели на меня не отрываясь, и только я одна чувствовала, как они втыкали в меня, словно в куклу вуду, мелкие острые иголочки.
– Время – лишь условность, Белла Евгеньевна. Ой, то есть, я хотел сказать, просто Белла, – отважно пришёл мне на помощь Яшка. – Вам столько лет, на сколько вы себя ощущаете – и ни днём больше.
– Вот это я понимаю, Сыроежкин, – длинные, закрученные кверху ресницы преподавательницы умилённо дрогнули. – Отличный ответ. Чётко, быстро и профессионально. Вы определённо заслуживаете наивысшего балла. Не то, что всякие там выскочки-фениксы, избалованные чрезмерным вниманием бенефактора…
Белла Евгеньевна прервалась и снова зыркнула на меня своими выразительными светлыми глазами. Столько всего плескалось в этом молчаливом ревнивом взгляде, что я сразу поняла: всё. Мне крышка. Её экзамен мне летом не сдать.
Он ложится спать около трёх часов ночи, а встаёт в семь, чтобы успеть приехать в институт к первой паре. Почти не спит – и времени на то, чтобы его просканировать, остаётся очень мало. Когда я беру в руки его запонку, мне нужно минут сорок только для настройки – влезать в ауру без разрешения, оказывается, не так-то просто. А когда я в итоге настраиваюсь, то вижу лишь неконтролируемый поток кошмарных снов и воспоминаний, вроде того побега в лесу. Похоже, годы пребывания в монастыре, среди монахов, пытавшихся изгнать из него «злого духа» с помощью запрещающих печатей – это самый глубокий его «шрам». Теперь ясно, откуда эта тяга к тьме и почему он лютой ненавистью ненавидит всё христианское. Почему после освобождения от насильного затворничества, где его брили налысо, чтобы нанести на череп обжигающие печати, отпустил длинные волосы. Почему, окончательно разрывая связь с прошлым, сменил не только имя, но и фамилию – ведь родился он под другой. Под какой именно, я прочесть так и не смогла. Детская память будто стёрта. Выжжена дотла пожарищем, как стены старого монастыря…