HHhH - стр. 21

29 июля 1931 года Гейдрих получает должность начальника отдела 1с, информационной службы.

СД, SD – Sicherheitsdienst, служба безопасности. Наименее известная и самая ужасная из всех нацистских организаций, включая гестапо.

Правда, поначалу это всего лишь небольшой отдел в составе Управления СС, первые картотеки Гейдриха размещаются в коробках из-под обуви, и в его распоряжение выделено всего полдюжины агентов. Но уже в то время он усвоил, что главное в разведке – знать всё обо всех. Без исключений. По мере роста и расширения СД у ее руководителя будут развиваться поистине выдающиеся способности бюрократа, а это едва ли не определяющее качество для руководителя хорошо налаженной шпионской сети. Если бы он выбирал себе девиз, скорее всего, девиз этот был бы таким: «досье! досье! как можно больше досье!» Самых разных. В самых разных областях. Гейдрих очень быстро входит во вкус. Добыча информации, манипулирование людьми, шантаж, шпионаж становятся для него наркотиками.

А ко всему этому добавляется еще и почти ребяческая мания величия. Узнав, что шеф английской Секретной разведывательной службы, Secret Intelligence Service, именует себя «М» (да-да, как в «Джеймсе Бонде»), он решает стать «Н»[35]. В каком-то смысле это первое из его прозвищ, в будущем довольно многочисленных: «палач», «мясник», «белокурая бестия». Но главное – данное ему самим Адольфом Гитлером – «человек с железным сердцем».

Не думаю, чтобы так – «H» – называли Гейдриха его люди (они, пожалуй, должны были предпочесть более удобное в разговоре прозвище «белокурая бестия»). Наверное, обилие прописных «Н» вокруг могло привести к досадной путанице (Heydrich, Himmler, Hitler…), и, должно быть из осторожности, он сам отказался от этого ребячества, хотя «Н как Holokost» вполне могло бы стать довольно безвкусным заголовком для его биографии.

Наташа рассеянно листает купленный ею для меня литературный журнал и останавливается на критической статье, посвященной книге о жизни Баха – того, который музыкант. Рецензия начинается с цитаты: «Существует ли биограф, которому не хотелось бы написать с полным на то основанием: у Иисуса из Назарета была такая привычка – задумавшись, Он приподнимал левую бровь». Наташа, улыбаясь, читает мне эту фразу вслух.

Я не сразу осознаю, насколько хороша и всеобъемлюща формулировка, и, храня верность давнему своему отвращению к реалистическим романам, думаю поначалу: фу, гадость какая! Но потом беру у Наташи журнал и перечитываю фразу. Хм, я вынужден признать, что мне и впрямь хотелось бы знать подобные детали, описывая Гейдриха. А Наташа хохочет: «Прямо так и вижу, как ты пишешь: “У Гейдриха была такая привычка – задумавшись, он приподнимал левую бровь”!»