Херсонеситы - стр. 23
– Да, вроде бы непорядок… Но когда по военной технике – детишки… Ты, Евграф, после того как на солнышке прожаришься, наплаваешься вдоволь и скучновато тебе станет, в гости ко мне приходи. Поговорим. С внучкой тебя познакомлю. На свой водолазный катер, на котором полжизни проработал, вас свожу. Тебе понравится. Придешь?
– Приду! – не очень уверенно пообещал Евграф. Его четырнадцатилетний жизненный опыт подсказывал, что в дороге люди знакомятся легко, но потом, когда попутчики выходят из поезда, они оставляют в нем все свои намерения и обещания.
– А что так неуверенно? Запоминай: улица Катерная, дом десять-а. Очень простой адрес.
Затем поезд отстучал по тоненькому, словно ниточка, мосту, протянувшемуся над пропастью, прошил гору, развернулся, и… Евграф увидел корабли.
Актеон больше не мог метаться среди стен своего дома. Ему было тесно. Тесно и душно! Эвтерпа{19}, капризная дочь Зевса{20} гнала его к морю. Да и где же еще рождаться великой поэме, если не на его берегу, под свист ветра и удары волн?
Бессонная ночь не способствовала путешествию, но Актеон знал, что, пока стихи не отпустят его, о нормальном сне следует забыть: у хороших поэтов с музами отношения особые. А он считал себя хорошим поэтом – не рассуждал попусту, не опутывал мысль лишними словами.
Актеон вышел, поднял голову. Созерцание неба обычно приносило странное сочетание тревоги и умиротворения. Но сейчас он глянул вверх не как поэт. Его интересовал вопрос совершенно прозаический: поблекли ли звезды, поскольку идти в порт ночью, без сопровождения раба, было крайне неразумно.
Актеон рассчитывал побыстрее пересечь порт, шумный, грязный, и остаться наедине со свободной, дышащей волнами стихией. Он двинулся размашистыми шагами по вымощенной галькой центральной улице. Несмотря на раннее время, улицу нельзя было назвать пустынной: летом рынок просыпался рано.
На агоре́ Актеон остановился. Им снова завладела поэма. «Почему бы моему герою не выступить перед народным собранием[8] на такой же точно главной площади? Он выйдет вперед и скажет… скажет…» Поэт тряхнул головой: мысли не складывались в строки.
Миновав агору, Актеон начал спуск к морю. Утренняя прохлада придала ему уверенности в том, что новый день принесет избавление от мук сочинительства.
Он пришел вовремя. Вершины оборонительных башен, вознесших свои исполинские квадратные тела на высоту почти тридцати локтей, уже увидели солнце. Несколько рабов толпились в ожидании, когда на двойных полотнищах огромной двери уберут засов и поднимут катара́кту. Актеону всегда нравилось наблюдать, как ползет вверх эта массивная решетка, отделяющая ночью своих от чужих.