Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь - стр. 32
Молчание.
И взгляд свекрови, раздраженный, гневный даже. Видно, что женщина из последних сил сдерживается. Губа выпятилась, пудра с усиков пооблетела.
– Я маме тоже говорил, что сам могу. – Аполлон вовсе освоился и, почуяв поддержку, подвинулся ближе. Лавка под его немалым весом заскрипела и прогнулась. – Она не дает.
Он отмахнулся от осы и устремил на Евдокию взгляд – глазища у Аполлона были огромные, ярко-синие, окаймленные длиннющими ресницами.
– Мне бы еще яблочка… моченого!
– Поля!
– Мам, я ж только одно! – Яблочко цапнул и поспешно, точно опасаясь, что потерявшая терпение матушка вырвет его из рук, сунул в рот. Щека оттопырилась, и Аполлон пробурчал: – А в городе небезопасно.
Евдокия только и смогла, что кивнуть.
Она с трудом представляла себе опасность, которая могла угрожать этакому детинушке… наверное, от опасности его тоже поносит. Или запоры. Или еще какая беда приключается…
– И соблазнов много, – произнесла Гражина Бернатовна, отправляя в рот засахаренную клюквину. У нее, стало быть, щечки от клюквы не краснеют. – Срамные времена.
Маменька, чувствуя, что все идет хоть не по плану, но близко, поспешно согласилась.
Ужас, а не времена.
Как только жить можно?
– Куда ни глянь, то кабак, то дом игральный… мой мальчик вырос в строгости…
Аполлон лишь шумно вздохнул да, пользуясь тем, что матушка отвлеклась, стащил еще одно яблоко. Видать, в строгости, где бы она ни находилась, яблок ему не перепадало.
– Конфету хочешь? – шепотом спросила Евдокия.
Жениха было по-человечески жаль.
– Шоколадную?
– Ага. И с орешками…
– …и девки нынешние пошли… разврат сплошной. Я так одной и сказала, которая на моего Полюшку заглядывалась, а сама-то… обрядилась, как…
– С орешками мне нельзя… – Он потупился, признаваясь: – От орехов почесуха приключается… но если только одну.
Конфету Евдокия передала под столом.
– Спасибо, – искренне сказал Аполлон. – Ты мне нравишься! Выходи за меня замуж!
И маменька, услышав заветное, радостно всплеснула руками: стало быть, поладили детки.
– Я… – Евдокия прокляла себя, знала же, что жалость до добра не доводит, – я подумаю.
– А чего думать? – Гражина Бернатовна разом позабыла про девок и срамные наряды, в которых ноги видать, а как ветер подует, то не только ноги, но и задницу… – Ты небось не молодеешь…
– Я подумаю, – повторила Евдокия, стискивая вилку.
Пусть могила недорытой останется, но сражаться Евдокия будет до последнего.
– …и женихи в ворота не ломятся. А когда б и ломились, то знай, что лучше моего Полюшки мужа не сыскать. Он у меня красавец…
Аполлон от матушкиной похвалы зарумянился, взор потупил, ресницами взмахнул.