Харьков в годы Великой Отечественной войны. Город и война - стр. 35

Несчастная для нас война!..

19.V.42 г. Факты и факты…

1) Смертность нарастает. За первую половину апреля умерло 1462 чел.; за первую половину мая 1711 чел., в том числе от голода 1202. На 1000 человек смертность составляет 119 – таковы данные официальной (не подлежащей оглашению!) сводки, подписанной Сосновым119.

2) Возвращаясь с огорода по Артемовской120, останавливаюсь против [улицы] Костомаровской какой-то женщиной, навстречу идущей.

– Смотрите, повешенный!

– Где?

– А вон на балконе.

Делаю два шага вперед и в перспективе тротуара действительно вижу – висит на балконе человек. На нем надпись. Не различаю на расстоянии. Около несколько детей и женщин.

Шлю проклятия и ухожу.

Вечером узнаю, что на этой улице было повешено двое.

3) На Клочковской улице расклеено объявление о том, что гражданка такая-то за враждебное отношение к немецкой армии заслуживает смертной казни через повешение, но от такого наказания освобождена ввиду того, что ее муж оказал ценные услуги немецкому командованию.

4) На Холодной горе121 гнали арестованных, у которых проволока была взята в рот.

С 6 часов утра был на огороде. Слышна артиллерийская канонада на востоке от Харькова, но слабее, чем прежде. Налеты одинокие и слабые. Тоска неимоверная…

Мама ходит в Гигант122 к немцам и выпрашивает пропитание. Вот до чего дожили!…

[Мама – Пелагея Фоминична Денисенко – моя бабушка, мамина мама, которую мама забрала – спасла от раскулачивания и голодомора к нам в Харьков в тридцатые годы. Бабушка бросила в Полтавской области, где она жила вместе с сыном – дядей Гришей, все: хутор (на котором и я рос) – землю, хату, худобу, реманент, все нажитое майно123. Бросили хутора и подались «у світ»124 и другие «куркули»125 – мамины братья и сестры: дядько Илько126 (в 1937 году его арестовали и расстреляли, потом реабилитировали), тетя Мотя с дядей Гришей Городецким (оказались аж в Тбилиси), дядя Гриша с тетей Марусей (в Краснодаре). Прихватили дядю Петра с тетей Тиной и их семерых детей, вывезли в Казахстан, откуда они уже не все вернулись. Рассеялись, пропали – погибли и остальные Денисенки – потомки казацкого рода. Так перестала существовать одна из сотен украинских хуторских семей – генофонд нации, кормилица России и Европы и, как сказал граф Петр Аркадьевич Столыпин, – опора и будущее Российского Государства. Моя же бабушка – мать двенадцати детей, никогда не говорившая по-русски. Украинская селянка Палажка127, так и умершая неграмотной в 1950 году, успела, однако, понянчить свою правнучку – мою старшую дочку Ирочку (называвшую ее «палядя»). Похоронена в Харькове на Нагорном кладбище (в конце Пушкинской).