Ханидо и Халерха - стр. 75
Лишь к середине ночи Сайрэ захрапел. Только храпенье его тут же и оборвалось. Тихий, недетский плач, словно холодной водой, окатил его с ног до головы.
– Пайпэ – ты? Чего это ты? – спросил он, не зная, что и думать.
В ответ на это Пайпэткэ вдруг закатилась рыданием. Она стала крутить головой по свернутой в валик дохе, метаться, точно в жару.
– Да ты что, Пайпэткэ? Никак заболела? Ох, несчастье – то…
– Где несчастье? Здесь несчастье! – она постучала рукой по своей груди. – Ребенка мне дай!.. Да ты не поймешь… Одноглазенького, как ты, малюсенького. Однорукого, одноногого! Дайте ребеночка мне! Моего! Жалко вам, что ли? – Она захрипела и опять начала метаться.
Халерха вскочила, прижалась к Сайрэ, а тот, гладя ее дрожащей рукой, онемел, не зная, что делать и что сказать.
Прикрыв рот руками, Пайпэткэ голосила, шумно набирала воздух и опять голосила, не переставая крутить головой.
Сайрэ знал, что если как – нибудь не утешить ее, то может произойти самое худшее. С ней уже было это – тогда, морозной и вьюжной зимой, он успокоил ее обманом, а потом напоил горькой водой – и вернул рассудок. А что придумать сейчас? И медлить нельзя – разойдется, вскочит, начнет хохотать и побежит по стойбищу… Сайрэ решил как можно ласковей и спокойней заговорить с Халерхой – ничего другого в голову не пришло.
– Видишь, – заболела наша тетя Пайпэ… Заболела… Все болеют. И у меня спина болит, и давно болит. Только я мужчина, а мужчины не плачут… – Он прицепился к мысли о своей трудной стариковской судьбе, стараясь разжалобить и девочку, и жену.
И это подействовало. Пайпэткэ начала прислушиваться, прислушиваться и наконец замолчала.
Так они и забылись, придавленные невыносимо тяжелыми мыслями. По – настоящему заснула лишь Халерха. А старик только дремал, будто повиснув в густом тумане. Он не спал – и все – таки не слышал, как Пайпэткэ ушла из тордоха.
Вскочил Сайрэ, ничем и никем не разбуженный, – и сразу бросился к выходу.
То, что увидел Сайрэ, могло бы лишь рассмешить, если б это не было самым страшным. Пайпэткэ сидела на старой, ненужной нарте и выгибала из прутиков человечков. Она уже сделала двух – они лежали перед ее глазами на вытоптанной земле – и сейчас трудилась над третьим, высунув набок красный язык. Шаман сразу обмяк, плечи его обвалились, как подгнившие жерди. А Пайпэткэ повернула к нему лицо и улыбнулась. Гадкой и жалкой была эта улыбка, и старик весь передернулся.
– Что же ты делаешь? – тихо, дрожащим голосом заговорил он, зная, что никаких слов теперь и не нужно. – Ты ведь чертей делаешь… Вселятся в них злые духи… Ты спать хочешь, Пайпэ… Пойдем… – и вдруг Сайрэ повернулся, сгорбился и, беззвучно плача, подергивая плечами, ушел в тордох.