Ханидо и Халерха - стр. 103
– Ага, найдем молодого мужа – красивого и оленного, тордох ей белый поставим, соберем с каждой семьи подарков… Это за что же ей благодать такая? – Тачана помолчала, а затем вдруг вскочила на колени. – Что – люди не знают, как через нее к нам пришли беды? – выкрикнула она. – Может, Хуларха понесет ей юколу, может, Нявал будет жерди тесать для ее тордоха?
Сайрэ не стал ей отвечать. Он упрямо сказал:
– Не умру, пока не увижу ее здоровой и пока жизнь она не начнет новую… На красоту такую мужик молодой найдется, болезнь ее не поганая… Мельгайвач, как решил? Скажи – чего зря молчать!
Чукча медленно дожевал мясо, спокойно пощупал свою косу с пуговкой на конце, потом сказал, остановив на старике пронзительный взгляд:
– Ты хочешь, чтоб люди увидели, что я доброе дело могу сделать только за выкуп? Нет. Я много снегов терпел от тебя унижения, когда считался шаманом, – теперь не хочу терпеть. – Он встал, вынул из – под кукашки шапку и стал пробираться к выходу.
Токио весь напрягся, завертелся, как дикий строптивый олень. Лицо его исказилось, оно выражало и злость, и презрение ко всему происходящему. Он сейчас был похож на разгневанного родового судью, какие бывают у чукчей, который понял виновность обоих спорящих, но не знает, как их наказать и какой выход найти.
А Мельгайвач тем временем стоял в затишке у тордоха и тоже метался, еще окончательно не решившись уехать. «Будь он проклят этот бубен! – разговаривал он сам с собой. – И зачем я стал в него бить! Всеми двумя руками и двумя ногами попался в капканы… Чужие люди залезают в душу, влюбленная сумасшедшая, подачка за ее мерзкие ласки… Гадко, выхода нет… – Мельгайвач почувствовал холодные полоски на лице и понял, что плачет. – Яма. В яму попал…»
– Запрягай! – услышал он голос Токио. – Ни за какими делами ко мне больше не приезжай. И я к Сайрэ никогда теперь не приеду. Ко злу обратили ум, а способности – на грубую корысть? Дураки. Вот и плачьте теперь кровяными слезами.
– Ты тоже не щадил нынче ни старика, ни меня, хотя видел, в какую беду мы попали.
– Ее беда – от вас. Я о невинной думал. А вы… Черт с вами. Запрягай. Теперь вам обоим сумасшедшая до самой смерти будет сниться.
– Зачем запрягать? – со вздохом сказал Мельгайвач. – Я уезжать не хотел: так вышел – подумать да старика попугать. Куда уж мне напускать важность! Под самую кручу скатился. Людям сказал, что ничего не возьму, а придется взять – не пустым же возвращаться к голодным женам? Скоро совсем безоленным стану.
– Гы, вот это мудро. Это – совсем другой разговор. Живешь среди оленей – нечего медведем реветь! – Токио повернулся, чтобы уйти, но добавил: – Ничего, порычишь, порычишь, а людскую беду понимать научишься. И еще каким жалостливым станешь…