Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева - стр. 37

Филиппо с самым невинным видом поинтересовался, нет ли у кого-нибудь сигар, а то его кисет остался в седельной сумке, седло на лошади, а она забралась на середину реки. Де Бурмон расстегнул несколько пуговиц на своем доломане и достал три тагарнины. Друзья молча закурили и долго следили, запрокинув голову, за игрой облаков и солнечных лучей.

– Я все спрашиваю себя, – нарушил молчание Филиппо, – когда мы сможем вернуться в Кордову.

Фредерик удивленно взглянул на него:

– Вам нравится Кордова? По-моему, там жарко и грязно.

– Женщины на редкость хороши, – мечтательно ответил Филиппо. – Я тут познакомился с одной красоткой: волосы черные, как вороново крыло, а формы свели бы с ума и святошу Домбровского. – По всей видимости, польский ротмистр не пользовался расположением итальянца. – Малышку зовут Лола, и одного ее взгляда хватит, чтобы выбить из седла самого, эхем, полковника Летака.

– Лола значит Долорес, не так ли? – спросил де Бурмон. – Это сокращение, что-то вроде домашнего имени.

Филиппо шумно вздохнул:

– Долорес… Лола… Какая разница? Ей подойдет любое имя.

– А мне нравится, – решил Фредерик, несколько раз повторив имя вслух: – Лола. Прекрасно звучит, не правда ли? В нем есть что-то первобытное, дикое. Что-то в высшей степени испанское. Она красива?

Филиппо издал сладкий стон:

– Я же говорю. Настоящая красавица! Вы, должно быть, и не подозреваете, что именно она – невольно, разумеется, – стала причиной…

– Вашей последней дуэли, – закончил за него де Бурмон.

– А, так вы знаете?

– Эту историю весь полк знает, – равнодушно проронил Мишель. – Вы ее рассказывали уже раз двадцать, дружище.

– Ну и что? – огрызнулся Филиппо. – Хоть сто раз, история от этого не изменится и Лола останется Лолой.

– Интересно, с кем она сейчас, – задумчиво произнес де Бурмон, подмигивая Фредерику.

Пальцы Фредерика снова забарабанили по эфесу сабли.

– Уж точно не с тем кретином из Одиннадцатого линейного, который имел отвратительную привычку кружить около ее дома по ночам… В один прекрасный день мне это надоело, и я предложил негодяю обсудить наши дела в каком-нибудь тихом местечке, а он ответил, что во французской армии дуэли запрещены. Это он мне, поручику Филиппо! Но я не растерялся, проводил его до квартиры и закатил у дверей такой скандал, что собственные товарищи велели ему драться и не позорить имя полка.

– Я слышал, это был великолепный удар, – заметил де Бурмон.

– Четыре великолепных удара. Франтик свалился как подкошенный.

– А мне рассказывали только об одном. И говорили, что он остался на ногах.