Гулливер и его любовь - стр. 4

Сейчас он вспомнил, как они курили с Чиной в комнате, его последняя попытка «стать реальным». Он даже позволил ей включить телевизор, последняя попытка стать, как все. В отличие от него Чина не испытывала отвращения к телевидению и даже иногда находила его остроумным. В тот раз он хмыкнул что-то на свой лад, что да, мол, телевидение тоже своеобразный буддизм, просто каждый принимает свои каналы. Она засмеялась: «Но выигрывает лишь тот, кто сумеет вовремя переключиться». Он лежал на спине, мелькание розового и голубого на лице лежащей рядом с ним его женщины. Шла реклама легендарного суперсовременного (так было сказано) спектакля по легендарному роману. Но для него реально было лишь лицо Чины, в этих бликах – розовых, зеленых и голубых. Он видел: ее лицо устремлено в экран. Она вдруг сказала, что когда-то давно она уже видела этот спектакль и что он ей не понравился. Ей понравилось лишь то, что в одном из эпизодов актер съел настоящую мышку, но потом у рабочих сцены Чина узнала, что мышка была ненастоящая, она оказалась сделанной из пастилы на кондитерской фабрике «Большевичка». Глядя на лицо Чины и слушая этот ее рассказ, он беззвучно рассмеялся. Ну да, тот самый, когда-то легендарный, в давние еще времена театр. И этот, до сих пор почему-то так любимый всеми проститутками роман с бессмертным эпиграфом из Гете: «Я тот, кто вечно хочет зла и вечно совершает благо». Он повернул голову и вдруг увидел подушку, на которой лежала его голова, не выдержал и рассмеялся. «Почему ты смеешься? – с любопытством спросила Чина. – Я, как всегда, сказала что-то не то?» Он не мог сдержать своего восторга. Но как ей это объяснить? Сказать: «Эта подушка… эти отсветы на твоем лице… телевизор… эта реклама, и эта рассказанная тобой история… и даже этот твой вопрос…» Нет, в чем-то Кришнамурти все-таки прав. Только… только если бы вот так, как сейчас, было всегда. «Нет, все то, все то», – ответил он, прижимаясь к ней, целуя ее в живот и соскальзывая все ниже и ниже…

– Не надо, – сказала проститутка, останавливая его за виски.

– Я просто хотел…

– Не надо, – повторила она.

Евгений поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

«Слишком много человеческого».

Он понял, что и он ее пожалеет. Ведь он, похоже, и в самом деле все себе лишь придумывает.

– Я надену сама. Ты не возражаешь?

Он невинно кивнул. Она как-то странно, как ему показалось – стыдливо, разорвала фольгу, достала и зачем-то послюнявила.

– Ты, что, в первый раз?

– Нет, это примета.

– Что еще за примета? – усмехнулся Евгений.

Она помедлила.

– Я тебе потом скажу.