Груз - стр. 18
Тогда я начинаю с самым веселым выражением лица говорить им какую-то ахинею по-английски, вставляя в нее условленное имя. Они не узнают, не опознают, не различают имени! Они бы узнали его на платформе, если бы все происходило по правилам, тогда у них была установка на это имя. Сейчас установки нет, да и шум метро мешает. Они бы от меня спаслись бегством, если бы могли, но не могут. Не могу отступить и я. Наконец махание пакетом и в седьмой раз повторенное имя «Саманта» вызывают радостное озарение ужены, она толкает мужа локтем в бок. Ура! Редкие, к счастью, пассажиры – суббота, утро – смотрят на меня с неодобрением. Пристает к иностранцам, фарцовщик бесстыжий. Но мне уже не до пассажиров.
Если верить книгам и фильмам, профессиональные нелегалы никогда так себя не ведут, но ведь книгам и фильмам верить не обязательно. Имея за плечами восемь лет именно нелегальной деятельности, я все больше подозреваю, что и профессиональные нелегалы ведут себя примерно так же. Более того, я в этом уверен. Что касается недогадливой пары, они оказались как раз очень милыми людьми. Я провел с ними довольно много времени, так уж получилось. Они всячески приглашали меня непременно приехать к ним в гости в город Гент, что в Бельгии. В восемьдесят четвертом году это звучало очень смешно.
В тот вечер мы впервые опробовали новое место для разгрузки. В машину к бельгийской чете я подсел на углу Малого Козловского и Фурманного переулков, и мы покатили через пустой субботний центр, по Кутузовскому проспекту и Можайскому шоссе в Переделкино. Был конец июня и в девятом часу вечера солнце еще не село, а ощущение было, что день едва перевалил за середину.
Готовясь к приезду этой команды, мы с Алексом и Евгеньичем решили, что в такие чудные вечера у просвещенного иностранца должно возникнуть желание взглянуть на дом, где жил Nobel Prize winner, автор «Доктора Живаго» – великого, по мнению заграницы, романа.
В Переделкине, надо сказать, иностранные машины даже в те годы никого особенно не удивляли. Потом мы не раз пользовались этим местом. Закрываю глаза и ясно вижу край дачного поселка, картофельное, кажется, поле, желтую трансформаторную будку, поворот к дачам Пастернака, Всеволода Иванова и чьим-то еще, а может быть, ини к чьим больше.
Мы въезжаем в зеленую аркаду, метров через сто пятьдесят осторожно сворачиваем влево на дорожку, ведущую к ивановской даче, и, немного не доезжая калитки, останавливаемся. Евгеньич въезжает следом за нами, но задом. Мы оказываемся багажник к багажнику, нас не видно ниоткуда, разве только с искусственного спутника Земли, и начинаем перекидывать пакеты. Их оказалось невероятно много. Это был рекорд, никем и никогда более не превзойденный. «Жигули» оказались совершенно забитыми. Алекс и Евгеньич накидали сверху каких-то рогож, леек и веников, дабы придать всему глупо-дачный вид. Не хватало только привязанной наверху бочки.