Грустный оптимизм счастливого поколения - стр. 11
Леса, как уже отмечалось, обступают деревню с двух сторон. Тот, что с севера, – более низкий и болотистый. Из грибов там растут преимущественно сыроежки, очень крупные, на толстой ножке с ярко-красными загнутыми вовнутрь шляпками. Здесь много клюквы и морошки, но больше всего комаров. В начале лета от них просто нет спасения, и только к августу их полчища заметно редеют. Тогда сюда отваживаются ходить не только заядлые грибники, но уже и женщины с детьми.
С другой стороны деревни лес совершенно иной – высокий и сухой. Выйдя из дома, примерно через час быстрого шага можно дойти до проходящей через лес Царской дороги. В свое время она соединяла Северную столицу с гатчинским дворцом. Впервые попав сюда, оказываешься в плену торжественного величия истории. Построена дорога очень добротно и продуманно. Засыпанная битым красным кирпичом проезжая часть вьется среди леса, делая плавные повороты каждые сто – двести метров. Уже одно это придает ей особую красоту и таинственность. Усиливают эффект растущие по обочинам огромного размера зонтичные травы, иван-чай, валериана и малина.
С дедом мы редко доходили до Царской дороги, а лес за ней вообще считался недоступным. Когда же я его для себя открыл, то оценил и полюбил в полной мере. Там на опушке леса расположились красавицы лиственницы с мягкой хвоей и красными смолистыми шишечками. Это лучшее место в лесу для сбора маслят. Узнав, что я туда ходил, дед каждый раз уважительно качал головой и вздыхал с легкой грустью.
Посетив Тайцы недавно после многолетнего перерыва, я первым делом направился к Царской дороге. Многое изменилось, но дорога сохранилась, хотя ее сильно разбили и замусорили грузовики за время какого-то военного строительства. Лес стал другим. В одних местах просеки и поляны заросли, в других он прорежен и больше напоминает парк. Неизменными остались только гигантские валуны – единственно надежные ориентиры цепкой памяти детства.
Зверей в тамошних местах встретишь нечасто в силу незначительной протяженности леса. Но однажды в куче валежника я заметил крошечного зайчонка и не смог устоять перед охотничьим инстинктом – подхватил насмерть напуганную зверюшку и заспешил домой. Он так дрожал в моих ладошках, что от жалости сжималось сердце, но чувство гордости от редкой удачи брало верх над милосердием. От нетерпения показать дома добычу я сам дрожал, как зайчонок.
Целый месяц пришлось выкармливать зайчонка из соски козьим молоком и оберегать от кошки, пока она не сдружилась с новым, повзрослевшим постояльцем. Жил заяц в доме под печкой и стал почти ручной. Осенью я с чувством исполненного долга передал подросшего зайчонка старикам на попечительство. Однако до следующего лета зайчик не дожил, зимой заболел и умер. Дедушка и бабушка о нем долго грустили, но по-разному: бабушка зайчонка искренне жалела, а дед чисто по-крестьянски переживал, что вовремя не зарезал его на суп.