Грудинин - стр. 44

День оглашения приговора, несколько раз отложенный сначала благодаря стараниям Буренина, находившего в деле новые факты, затем – по просьбе прокурора, искавшего возражения на эти факты, был, наконец, утверждён и назначен на первое марта. Грудинин встретил этот день совершенно спокойно. То смятение, в котором он пребывал, незадолго до того прошло совершенно. Этому помог психологический приём, который он изобрёл, и к которому приучил себя. В один из редких «восходов» (так он называл про себя моменты спокойствия и оптимизма), он постарался запомнить всё, что было связано с этим состоянием, сопутствовало ему – образы, картины, звуки, и научился усилием воли воспроизводить его, тем самым успокаивая себя. В один из ярких, особенно запомнившихся ему «восходов» он читал в журнале статью о парусной регате, растрогавшую его тем, что она напомнила ему детскую поездку с отцом в Ялту. Эту картину он вспоминал чаще других. И хотя по-настоящему этот выдуманный приём помогал только в первые дни, и вскоре опротивел ему до того, что он испытывал животное отвращение к образам яхт, чаек и искрящегося моря, которые в сине-белом тумане вместе с писком в голове вставали перед ним – отвращение, доходившее иногда до слабости в теле и рвотных позывов, но внешне он оставался спокоен.

Рано утром Буренин, опрятный, в выглаженном костюме, с сияющим красным лицом и причёсанными на пробор редкими волосами, позвонил в дверь. Внешность адвоката, его быстрые суетливые движения, энергичный голос, которым он расспрашивал его о том, готов ли он к суду, и запомнил ли что надо говорить, и теперь, как бывало раньше, внушили Грудинину ощущение того, что в деле ещё не всё потеряно и может обернуться к лучшему. Это ощущение продолжалось довольно долго, он приободрился и по дороге даже пошутил о чём-то с Бурениным. Но чем ближе они подъезжали к суду, тем сильнее прежнее состояние безысходности овладевало им. Возле здания суда их встретили несколько приставов в форме, и провели сквозь кричащую и сверкающую фотовспышками толпу журналистов, многих из которых Грудинин уже много раз видел и знал в лицо.

Зал заседаний был длинной светлой комнатой, в одной половине которой, вдоль стены, располагалась огороженная низким деревянным бортиком металлическая клетка, окрашенная чёрной, ещё пахнущей краской, с привинченной к полу узкой металлической скамьёй возле стены. На возвышении находилась трибуна судьи с позолоченным и тускло блестящим государственным гербом на торце и креслом с высокой бордовой кожаной спинкой. Большую же часть зала занимала зона для зрителей, уставленная несколькими рядами коричневых откидных кресел. В той её половине, которая была возле клетки, устраивались журналисты. На штативах уже стояли пять или шесть камер и два оператора безрукавках, встав на колени, переругиваясь, резкими движениями распутывали затоптанные толстые кабели. При появлении Грудинина в зале началось оживление. Журналисты со своими камерами и микрофонами окружили его со всех сторон, а зрители, бывшие в зале, встали с мест и, поднимаясь на носках, старались разглядеть его за их двигающимися спинами. Один из фотографов, невысокий лысый мужчина в джинсовом костюме, круглых металлических очках и с обстриженной бородкой, энергично, на полусогнутых ногах подбежал к Грудинину и, встав перед ним на корточки, осветил его лицо такой сильной вспышкой, что тот на мгновение перестал видеть. Пристав, стоявший у двери, молодой, весь угловатый человек с угрюмым бескровным лицом, начал проворными движениями открывать дверь клетки, гремя ключами. И, глядя на его серую шею над сдавливающим её белым воротником рубахи и слыша треньканье задевающих клетку ключей, Грудинин, оглушённый вопросами, со всех сторон обращёнными к нему и ослеплённый фотовспышками, почувствовал желание забыться и ни о чём не думать. Усевшись на холодную скамью, он поставил локти на колени и закрыл ладонями лицо, стараясь стать как можно незаметнее, скрыться от звуков движения в зале, вспышек фотокамер и серьёзных, деловых, ничего не выражавших и как будто не имеющих по отношению к нему никакого собственного мнения лиц журналистов. Главное же он боялся встретиться взглядом со вдовой, которую успел уже по её синему плащу узнать в зале.