Грубиян - стр. 23
Алиса послала мне недоверчивый взгляд.
– Если это была шутка, то не смешная. А по поводу праздника... Я сдала за тебя деньги, так что отказ не принимается.
Я почувствовала себя загнанной в угол.
– Тебе не кажется, что это не честно? А если мне не нравятся такие увеселения? Может, я хочу просто побыть в тишине в кои-то веки, потому что подобных концертов мне с головой хватило, пока я жила под одной крышей с родителями!
– А я хочу, – копируя мой тон, произносит Алиса, – чтобы ты перестала наконец прятать голову в песок и поняла, что вокруг тебя жизнь бьёт ключом, пусть иногда и по голове...
Я собиралась сказать ей, что уже насмотрелась на эту жизнь, когда входная дверь неожиданно распахнулась, и я испуганно замолкла, так и не начав. На пороге стояли родители Алисы.
– Нина, познакомься, – это мои родители – Наталья Николаевна и Андрей Владимирович, – не теряется подруга. – Мам, пап, это Нина, она будет жить с нами.
На лицах родителей появляется ошалелое выражение. Правда, мне последняя фраза девушки тоже слух резанула – складывалось впечатление, что Алиса только что призналась в том, что она лесбиянка.
Кажется, до неё самой дошла двусмысленность ситуации, и подруга поспешила поправиться.
– Нет-нет, Нина – моя лучшая подруга. Просто у неё родители – полный отстой.
Дёргаюсь от такого заявления и непроизвольно обнимаю себя руками, но от возражений воздерживаюсь, потому что с детства уяснила – на правду не обижаются. Просто было больно осознавать, что твои родители не такие, какими бы ты хотела их видеть. В глазах каждого ребёнка мать – бог, а отец – защита и опора, и мне было жаль, что я никогда не чувствовала себя с ними в безопасности.
– Алиса, разве можно так говорить о людях! – приходит в себя мама девушки.
Лицо подруги остаётся совершенно невозмутимым; разве что плещется едва заметный гнев на дне зелёных глаз.
– Не вижу других вариантов, как ещё можно назвать мужчину, у которого нигде не ёкает, когда он поднимает руку на собственного ребёнка, и женщину, которая даже не пытается сделать хоть что-то для того, чтобы защитить от этого свою дочь.
После её слов мне начало казаться, что из моего сердца кто-то решил вырезать снежинки, потому что оно болезненно дёргалось и кровоточило.
Рты Кокориных-старших открываются от ужаса.
– Бедная девочка! – с искренним сожалением восклицает Наталья Николаевна и обнимает меня за плечи.
От этого жеста мне хочется расплакаться как маленькой. Моя мама никогда меня не жалела; никогда не говорила что любит меня, или что я ей хотя бы симпатична. Сколько себя помню, она всегда была со мной холодна, словно лёд, и за любые малейшие проступки больно лупила старой резиновой скакалкой. Позже, когда у меня начался переходный возраст, и появилась целая куча вопросов, ответы на которые мне могла дать только мама, мне не к кому было с ними обратиться, потому что на любой мой вопрос реакция была всегда одной и той же – мат и непреодолимая ледяная стена вместо понимания.