Грозный идол, или Строители ада на земле - стр. 26
– Да, Папаша, – прошептал Парамон, глядя на небо и нервно закивав головой, как при встрече со старым знакомым, – подкузьмил Ты меня еще тогда, когда выскочил я из чрева матери, и с той поры горит, горит мое сердце… Ни одна женщина меня не любила… ни одна, ни одна, а у меня внутри языки огненные подлизывали сердце мое и каждый язык шептал: «Ха-ха-ха-ха!.. Как ты их любишь, бабенок-то, чучело морское ты этакое… пойди и удавись…» Ах, мне хотелось удавиться… И вот по терзаниям, которые ты мне причинял, я вижу, Папаша, как Ты лют… и я хотел быть таким, как Ты, лютым, а у нас вот намордник на меня надели этим самым равенством между собой всех дураков. Во мне змий шипел, а я вот блеял перед ними как добрый козел… козел рогатый, значит… Нашли на них коросту с неба и покрой их красоту волдырями – тогда и я запою хвалу Тебе… Василиса-Василиса! – ножик в твою белую грудь. Нет, я не о ней, собственно… Я о порядках в Зеленом Раю… Вот мое последнее слово, Папаша, и пускай покроется мой язык белой проказой и черви источат мою внутренность, если я не исполню, что обещаю: как Ты, хохлатый коршун, царь в небесах, так и я буду первым человеком в Зеленом Раю и тоже, как коршун, виться буду над людьми и насчет крови этой… Пугалом Ты меня сделал, чтоб посмеяться Тебе в небесах, так и мне вот посмеяться хочется… Лютым быть… Вот я читал книжки – везде по земле Твои коршуны вьются над людьми, чтобы терзать их, значит, начальники, командиры, власти… Они – палачи по Твоему соизволению, Папаша, так я понимаю, и где они – там ад… Так вот, Ты проморгал послать расстройство в Зеленый Рай… Я буду палачом, Папаша, и Ты мне дай огненный бич с небеси… Надо их потерзать, и чтобы не свободными были, а рабами… Ты ведь, я знаю, первый мучитель, так дай мне власть, и я знаю уж, как их всех расстроить. Аминь! Слышишь, Ты, – аминь…
Глядя на небо с необыкновенной дерзостью, Парамон страшно засмеялся каким-то беззвучным смехом, точно внутри его забился невидимый змей. Он круто повернулся, кивнув головой и проговорив «прощай», и большими шагами направился к домику его отца Демьяна.
Деревня спала. Огромные деревья едва шевелились своими листьями в прозрачно-ясной синеве ночи. Внизу синелось море, блистая переливающимися лунными лучами и отражая в своей глубине мириады звезд. Восток начал бледнеть. В это время Парамон вышел из домика своего отца, и его лицо было злым и веселым.
В довольно большой комнате, стены которой состояли из буковых досок с вырезанными на них самодельными узорами, сидел за столом на скамейке чрезвычайно дряхлый старик. Белые, как снег, волосы его и такая же длинная борода, в рамке которых выделялось морщинистое с орлиным носом лицо, придавали ему вид патриарха. Голова его слегка покачивалась и глаза то совершенно закрывались, то, наоборот, широко раскрывались в выражении ужаса, точно он видел перед собой привидение. Комнату озарял огонек самодельной восковой свечи, бросающий слабые лучи на разного рода домашнюю, расставленную на полках утварь и на красные ковры, подаренные Демьяну персиянами. Ковры эти, с висевшим на них разного рода оружием, совершенно задрапировывали одну из стен и расстилались по полу.