Грозный идол, или Строители ада на земле - стр. 23
– По моему разумению, если мы действительно свободные, как птицы, жители Зеленого Рая, то должны понимать и женское положение: молодые бабы не должны жить с опостылым мужем, стар ли он или по чему-либо прочему такому-этакому… В Зеленом Раю это завсегда страм и грех, если не по чистой совести, значит, живет, а потому, может быть, что муж приводит как бы в тягостное недомыслие ее… Такая бабенка пусть допросит совесть свою и, когда совесть ей скажет свое последнее слово, пусть и она нам всем его скажет, под Деревом совещания. Может быть, она любит не мужа, а молодца иного… этакого, такого… вот и пускай заявит – кого женой хочет быть. Во всем у нас свобода, только одной совести и слушаем, а бабенки наши как на привязи…
Толпа заволновалась.
– Как это, бабенки на привязи! Бабенки могут и заявить под деревом, с кем хотят жить… Такое всегда у нас правило, значит, только наши вот бабенки забыли совесть-то, если живут с постылыми…
Слова эти, произнесенные кем-то из толпы, вызвали волнение среди находящихся здесь женщин. Раздались женские голоса, и какая-то низенькая женщина, волнуясь, заговорила:
– Да совесть-то моя раскололась надвое, может… Одно дело муж, одно дети, а там любовь вошла в сердце… вот и борешься с собой… Детей надвое разрывать – совесть не позволит, вот и терпишь, и оно бывает лучше так, а бывает, и не лучше… разно случается…
– Не неволит вас никто, бабенки милые, – решительно заявил высокий мужчина, нежными глазами посматривая на женщин, – с кем хотите, с тем живите, и ты, Андрей Гвоздиков, хорошо сделал, что напомнил это, – бабенки забывают. В свободном Зеленом Раю невольница – большая для нас обида и срам, вот что.
– Обида, обида! – раздались голоса в толпе, в то время как тоненькие женские голоса начали энергично протестовать против этого.
– Ты, Андрюша, может быть, и неспроста повел разговор такой…
– Может, и неспроста, – загадочно отвечал Андрей, подмигивая кому-то.
– Может, знаешь бабенку какую, что не по совести…
– Может, и знаю.
– Может, и я знаю, – проговорила жена Парамона с загадочным смехом в лице и вдруг, как бы против воли обнаруживая свою тайну, шагнула к Андрею и охватила своей голой, блеснувшей в лунном сиянии рукой его шею.
– Ах, мой желанный!..
В разных местах послышался смех, а женщина, увлекаемая своими чувствами и смеясь каким-то воркующим сладостным смехом, начала целовать Андрея в губы, увлекая его в то же время от собравшейся толпы.
Хохот делался все более веселым, и кто-то проговорил:
– Вот оно к чему речь-то гнул Андрюша Гвоздиков своими «такое да этакое»…