Григорий Распутин. Тайны «великого старца» - стр. 49
Получив эту телеграмму, император вышел из себя и порвал ее. Императрица, несмотря ни на что, продолжала почитать старца и верить в него»[76].
Однако волна патриотизма захлестнула многих. Так, например, великий князь Николай Михайлович еще 15 (28) июля 1914 г. обратился к императору Николаю II со следующим письмом:
«Прости, если в тревожные минуты отрываю твое внимание. На сей раз ходатайствую о себе лично и прошу не выдавать меня до поры до времени. Дело в том, что если бы война с немцами всех сортов все-таки возгорелась, то я хотел бы очевидно принять активное участие, а не сидеть здесь сложа руки.
Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве генерала, состоящего по особым поручениям.
Если будущие действующие армии были бы вверены Николаше, Ренненкамфу, Жилинскому и Иванову, то я бы просил меня назначить именно в Киевскую армию к Иванову. Тебе может быть покажется странным, что я заблаговременно заявляю о своем ходатайстве, но в тревожные дни, особенно перед войнами, всегда столько просьб, что пусть моя будет одной из первых. Твое принципиальное согласие для меня очень важно. <…> 12 [июля] я вернулся сюда, а вчера радовался от всей души бодрому и повышенному настроению всех слоев населения столицы. Это отрадное явление действует чарующе на тех, которым дороги интересы Родины, и давно я не видал Петербурга таким, как он был за эти два дня. <…>
Если все окончится благополучно и войны не будет, предполагаю поехать на 2 недели в Грушовку и Екатеринославскую губернию 22 или 23 июля, потом обратно сюда и в конце августа в Боржом.
Весь Твой Николай М[ихайлович]»[77].
Министр Императорского двора граф В.Б. Фредерикс (1838– 1927) позднее вспоминал обстановку, предшествующую началу мировой войны, и поведал об этом графине М.Э. Клейнмихель: «Когда граф Пурталес (германский посол в России. – В.Х.) пришел ко мне и со слезами на глазах умоляя меня еще раз попытаться убедить отменить приказ о мобилизации, я направился к императрице и объяснил ей всю серьезность этого непоправимого шага. “Вы правы, – сказала она, – надо во что бы то ни стало предотвратить это страшное несчастье. Впрочем, здесь вкралось некоторое недоразумение – мобилизация объявлена не против Германии, а против Австрии. Государь говорил мне об этом несколько раз, и Вильгельм либо плохо осведомлен, либо прикидывается таковым”. Мы пошли вместе к Государю, у него уже находился Сазонов. Я говорил с полным убеждением, искренно и сердечно, как мне диктовала моя глубокая симпатия к царю. Я умолял его не брать на себя эту огромную ответственность перед историей и перед всем человечеством. Государыня меня поддержала, говорила сначала по-французски, затем – по-английски… Государь задумался. Сазонов, повернувшись в мою сторону, сказал: “А я имею храбрость взять на себя ответственность за эту войну. Война эта неизбежна. Она сделает Россию еще сильнее и могущественнее. И вы, министр двора, которому подобает соблюдать интересы Государя, вы хотите, чтобы он подписал свой смертельный приговор, оттого, что Россия никогда не простит ему тех унижений, которые вы ему навязываете!” – Государь, до этой минуты колебавшийся, казалось, сразу предпринял какое-то решение и приказал, прекратив разговор с Сазоновым и мною, призвать к нему немедленно Сухомлинова и великого князя Николая Николаевича»